В прятки с «Прятками»
Шрифт:
В принципе, почему нет? Ясно-понятно, что во фракции это запрещено, бои без правил слишком жестокий спорт, даже для бесстрашных. И хотя я всегда считал, что это самая лучшая тренировка, с тех пор как Макс стал присматриваться ко мне, я оставил эту затею. Однако, если мой план приводить в исполнение, мне будут нужны средства. Да и уже все равно, Бесстрашия в том виде, в котором оно существует сейчас после моделирования уже один хрен не будет, кому какое дело?
— Да, отчего бы не участвовать, — говорю я, растирая подбородок, — кто сегодня?
— Да все те же, ты знаешь. Ничего особенного, вот только… Ты как, в форме? Говорят, в аварию попал, сильно приложился…
— Все нормально у меня, — с неудовольствием
— Ну как знаешь, я тогда тебя вношу в списки?
Я киваю и Рей отваливает наконец. Ну ладно, парни, давно не виделись, теперь время для настоящих спаррингов.
В подвале уже собрался народ, и я хмуро взираю на пьяную, беснующуюся толпу. Тут собирается все отребье Бесстрашия, некоторые проводят даже изгоев, это место открыто для всех, кто о нем знает и может показать свое умение в бою. Рей, выдыхая мне в лицо сигаретный дым трындит что-то, но я его не слушаю. Сейчас меня беспокоит только одна мысль, скрыться прямо сейчас, получив деньги, или дождаться все-таки моделирования, чтобы сбежать под шумок?
А шумок будет, это как пить дать. Джанин хочет послать бесстрашных в Отречение, чтобы мы нашли всех диверов, которых они якобы укрывают, вот только одно «но», альтруисты тоже просто так не сдадутся, будут сопротивляться. Они убогие, а не слабоумные. Хотя… они власть сейчас, а если их раздавить как последних шавок, кто и что после этого может сделать Джанин? После Отречения верховная власть именно она. Во всяком случае она так думает.
— Эрик, пора, — толкает меня в плечо Рей, а я опускаю взгляд на перебинтованные кулаки. Не надо было этого делать, когда руки свободны, я их лучше чувствую, но заказчик настаивает… Да и вопросов потом меньше, от Макса и от Сэма, они за мной следят, о, да, только и ищут на чем бы подловить. Если узнают о моем сегодняшнем выступлении… Всем не поздоровится.
Мое появление вызывает в толпе ажиотаж. Я и не думал, что столь популярен, однако, это даже в какой-то степени… приятно. Я только ухмыляюсь, не показывая вида, легко запрыгиваю на площадку, которая, как и наши ринги, находится на небольшом возвышении. Стаскивая с себя майку и разминая мышцы, я еще раз оглядываю толпу, пытаясь найти в ней знакомые лица, но, по счастью, не вижу никого. Сброд и отребье, как и всегда. Почему вдруг это стало важно я не успел понять, потому что на ринг карабкается мой соперник. Я медленно оглядываюсь на Рея, который облокачивается о перила ринга и лишь пожимает плечами. На то они и бои без правил, против тебя может выйти даже изгой, которого я сейчас имею удовольствие наблюдать.
Мышечная масса развита неплохо, очень неплохо. Ничего себе голодающие у нас изгои! Видимо, он не первый год участвует в битвах, если успел так... отъесться. Может, не так уж неправа Джанин, когда обвиняет Отреченцев в превышении полномочий, вон изгой, а отъелся, как кабан!
Прозвучал гонг и афракционер бросается на меня со всей возможной ненавистью, что они питают к членам фракций. Я не успел увернуться от него, потому что его атака была мощной, но совершенно топорной. Мышцы он накачал, а вот техники боя у него никакой нет, поэтому он просто схватил меня в захват, намереваясь вышибить дух мощными ударами в корпус. Прессуха не подводит, и мне удается отклонившись немного в сторону, высвободить руки и перехватить его поперек туловища. Я мог бы избавиться от него за считаные минуты, просто напросто свернув шею или сломав позвоночник, но люди платят за зрелища, а не за смерть изгоя, поэтому я просто играю с ним, как ребенок играет в солдатики.
Приподняв могучее тело, я швыряю его в противоположный конец ринга под завывания и улюлюканье толпы. Кровь, они хотят крови и они ее получат, клянусь. Изгой недолго валялся, он почти мгновенно вскочил
Едва я отпустил его, как он попятился, еле оставаясь на ногах, толпа ревет, чувствуя поражение и отыгрывая свои деньги. Никто в этом зале не сочувствует этому изгою, все ставки сделаны на меня, это понятно. Он знает, что стоит ему «лечь», они порвут его, они хотят зрелища, а не капитуляции. Поэтому он встает, так есть хотя бы призрачный шанс остаться в живых. Он еще не знает, что это точно не сегодня. Участь его уже решена, меня все чаще посещает темная пелена, туман, застилающий мой разум, когда все мое существо чувствует жертву. И сейчас я точно знаю, ничто его не сдержит. Зверь вырвался на свободу, полностью поглотив разум, оставив только животные инстинкты и запах скорой победы…
Он бросается на меня, с криком, рыком, пытаясь перетянуть ситуацию на свою сторону, запугать, взять верх хоть как-нибудь, но у него нет шансов. Я только начал играть с тобой, изгой. Только вышел на охоту, и не откажу себе и зрителям в удовольствии посмотреть, чего мы оба стоим. Отщепенец выбрасывает кулак вперед, а у меня все чувства обострены и кажется, что он двигается в замедленной съемке. Увернуться совсем нетрудно, и одновременно с этим вмазать по ребрам, пробивая солнечное и выпуская из него дух. Противник сгибается, хватая воздух ртом, пытается восстановиться, и я позволяю ему сделать это. Пока. Кулаки вверх, шумное скандирование моего имени, все это сливается в один монотонный гул в ушах и уже ничего не хочется, только крови… боли и… смерти.
Изгой, поменяв тактику, несмотря на боль в явно сломанных ребрах, подкатывается под меня, надеясь снести с ног. Толпа неистовствует, и я понимаю, им неинтересно избиение младенца, им не нужна легкая победа. Намеренно позволяю уложить себя на обе лопатки и пропускаю довольно ощутимый удар по почкам. В теле сразу отзывается привычная боль, но адреналиновое сумасшествие не дает прочувствовать ее в полной мере, а только еще больше распаляет и толпу, и моего зверя. Откатившись так, чтобы кулак его не размозжил мне черепушку, я рывком вскакиваю на ноги и снова намеренно пропускаю пару ударов по роже, так что отчетливо чувствуется во рту привкус крови. Отшатнувшись, но быстро восстановив равновесие, я подаюсь корпусом вперед и налетаю на него с разбега, опрокидывая тяжелое тело на ринг, принимаясь работать кулаками, не контролируя и уж тем более не раздумывая, куда приходятся мои удары. Голова изгоя только мотается из стороны в сторону, пока я продолжаю избиение, но рев толпы снова подталкивает меня прекратить, они еще не насладились.
Последний раз пнув уже почти безжизненное тело, я поднимаюсь с него, разминая кулаки и приветствуя бесстрашных. Рефери фиксирует поражение, но изгой встает из последних сил. Один глаз у него подбит и заплыл совсем, челюсть запала, явно сломана. Голова чумная, ничего не соображает. Это будет легкая победа, но от этого не менее кровавая. Выброшенный кулак перехватывается налету, и я выворачиваю ему руку, заставляя упасть на колени. Ногой при этом пробиваю ему живот, раз, другой, третий, до тех пор, пока он не остается висеть на своей же руке в самом из неудобнейших положений. Он жалок в своей беспомощности, в своей излишней самоуверенности, что он может выйти против бесстрашного, против меня и победить. Рука ломается с хрустом, выворачивая на всеобщее обозрение беловатую кость и заливая ринг кровью. Мучительный стон раздаётся в стенах подвала, и ему вторит… резкий женский крик, на который я оборачиваюсь настолько резко, что кажется сместились шейные позвонки.