В разгаре лета
Шрифт:
Ойдекоппа слушали с вниманием. Он продолжал:
– Так называемая земельная реформа - это было только начало. Мы с Юло слушали сегодня по радио речь Сталина. Сталин сказал слово в слово - завтра сами прочтете в газетах, - что немцам нельзя оставлять ни килограмма хлеба, ни куска пищи, все зерно и скот надо вывезти в Россию. А все ценное, что не удастся вывезти, надо непременно уничтожить. Я ведь правду говорю, Юло?
Юло Прууль подтвердил:
– Чистая правда. Ойдекопп продолжал:
– В Пярну уже создали
Тут все заговорили наперебой.
– Красные уже взяли у меня мотоцикл и, чалую.
– Не у тебя одного. Мне пришлось отдать кобылу.
– У меня вчера свинью потребовали. Совали мне свои рубли, но чего они завтра будут стоить.
– А я больше всего за парня своего боюсь. Если попадется им в руки, расстреляют.
– Мой Каарли не послушался, поехал в Пярну. И лошадь у меня тоже забрали.
– Сегодня свинью и лошадь, завтра последний мешок зерна из амбара и скотину, А послезавтра огонь под стреху.
– Я на их мобилизацию не обращаю внимания: сына в лесу припрятал, лошадей тоже увел, а зерно зарыл в землю.
– А завтра уведут тебя самого, если ты им попадешься.
– Две недели назад они меня уже искали, только ушли с носом.
– У меня есть ружье. Если кто подожжет дом, пальну.
– Двух лошадей отдал, хватит!
– Надо бы разгромить исполком, тогда они не будут знать, у кого что осталось.
Собравшиеся жаловались и ругались наперебой. Единственный человек, который не участвовал в этой ругани, был тот самый крестьянин с озабоченным лицом, который не верил никакому радио. Он слушал-слушал и наконец сказал, что во время войны всякая власть реквизирует скот. И те, кто воображает, будто немцы у них ничего не заберут, обманывают самих себя. Но на его слова никто не обратил внимания.
Элиас следил за происходящим, сидя в стороне. Он уже слышал от зятя о реквизиции лошадей и мототранспорта и о том, что все добро увозят на восток. О мобилизации же призывной молодежи ему говорил и Роланд. Девятнадцатилетних и двадцатилетних забрали в армию. Разговоры об истребительном батальоне тоже не были для него новостью. Роланд знал даже фамилии местных жителей, которые вступили в истребительный батальон.
В разговор опять вмешался Ойдекопп:
– В одиночку, да еще с охотничьим ружьем, ничего не сделаешь...
Кто-то перебил его:
– У меня винтовка есть!
– Одной винтовкой истребителей тоже не остановишь, - продолжал Ойдекопп,
Тут его снова перебили;
– Не у одного Алекса есть винтовка! Ойдекопп успокоил людей жестом:
– Это хорошо, что вы вовремя спрятали оружие. Теперь оно понадобится. Наши хутора и наш хлеб должны уцелеть. Мы должны защищать свои дома. В одиночку с этим никто не справится. Надо создать оборонный
– Захватить исполком!
Тут Элиас обратил внимание на того, кто уже во второй раз потребовал захвата исполкома. Это был невысокий господин с усами и бегающими, словно у куницы, глазами. Даже в позе этого господина было что-то заносчивое и важное. Чтобы придать весу своим словам, он рубил рукой воздух.
Тут поднял голос и хуторянин с озабоченным лицом:
– Все исполком да исполком! Лучше взвесим все хорошенько и подойдем к делу разумнее. Чего мы добьемся, если разгромим исполком? Только навлечем на себя беду. Милиция из Пярну явится к нам уже через час. Зачем совать голову в огонь? Зачем без всякой причины проливать кровь?
Его поддержали:
– Раньше, чем что-то делать, надо узнать, далеко ли немцы.
– Ты, Ааду Харьяс, только науськиваешь, а какой из тебя захватчик?
Юло Мяэкопли успокоил спорщиков:
– Не будем ссориться, у всех у нас одна забота, одна беда, одна общая цель.
Ойдекопп опять забрал нить разговора в свои руки:
– Не могу вам точно сказать, до какого верстового столба уже дошли немецкие танки. Рига пала, в этом уже нет никаких сомнений. Даже ты, Сассь, сам это знаешь. Немцы скоро явятся сюда, это так же точно, как аминь в церкви. Во что бы то ни стало надо создать оборонный отряд. Самих себя и свое добро мы обязаны защитить. Сопротивление одинокого человека не остановит ни Красную Армию, ни наши собственные истребительные батальоны. Завтра решим, как нам лучше всего поступить. А сегодня ночью надо достать из тайников все оружие и расставить посты. Председатель исполкома и милиционер что-то задумали, они не должны застать нас врасплох.
Слова Ойдекоппа оказались для всех подобием какого-то решения.
Народ начал потихоньку расходиться. Собрался и Элиас.
Угловатый бородач подошел к Ойдекоппу.
– Свои дома и свою скотину они еще, пожалуй, станут защищать, презрительно сказал он об уходивших.
– Но на большее не пойдут.
– Кто знает?
– возразил Ойдекопп.
– А может, начнем все-таки с исполкома? Тогда никто не сумеет пойти на попятный.
Человек с угловатым лицом и крутыми плечами повел взглядом в сторону Элиаса:
– Это кто такой?
– Такой же бесправный изгой, как я и ты,
– Шкуру спасает или может драться?
– Может драться.
Бородач протянул Элиасу руку!
– Констебль Аоранд.
Шершавая мозолистая рука констебля Аоранда крепко стиснула руку Элиаса.
– Под полом конюшни на хуторе Неемекунна спрятано два ящика патронов, - сказал Аоранд Ойдекоппу.
– У Харьяса на сеновале должно быть три винтовки и еще один ящик патронов. Сегодня ночью мы их вытащим. Чертовски жаль, что Инвеста загребли, у него остался в тайнике пулемет. Ну, до встречи!