В разгаре лета
Шрифт:
Постучав безрезультатно в третий раз, начинаю спускаться вниз. На первом этаже кто-то приоткрывает дверь и смотрит мне вслед. Я поворачиваюсь, но дверь, щелкнув английским замком, тут же захлопывается. Я не решаюсь стучать в дверь, закрывшуюся перед самым моим носом.
На дворе появились люди. Две женщины и мужчина, волочащие большие узлы. При моем появлении они пугаются. Они только что вернулись откуда-то со своими тюками, поскольку ворота
Подхожу к ним и спрашиваю:
– Вы из этого дома?
– Нет, - говорит мужчина.
– Да, - говорит одна из женщин.
– Это наше барахло, - объясняет зачем-то вторая,
– Чего разболталась?
– одергивает ее мужчина.
– Вы не слышали чего про семью Уйбопере?
– спрашиваю я.
– Мы ничего не знаем, - отвечает мужчина,
– Они в Россию уехали, - говорит женщина, сообщившая, что она из этого дома.
– Дочка ушла, кажется...
– хочет мне что-то объяснить вторая женщина.
– Нечего сплетни разводить, - опять обрывает мужчина.
Я продолжаю допытываться:
– Что вы знаете о дочке?
– Больше ничего - мы уже сказали все, - говорит мужчина.
– Да-да, - роняет женщина.
– Так и есть, - говорит вторая. Делаю еще одну попытку:
– Дочка не заходила домой?
– Нет-нет, - чуть ли не с испугом говорит женщина.
– Разве она теперь может?
– возражает мне вторая.
– Пошли, - отдает команду мужчина.
Больше мне ничего не удается выпытать. На прямой вопрос, не дошло ли до них каких плохих вестей о младшей Уйбопере, они отвечают все с той же уклончивостью. У женщин вроде бы вертелось что-то на языке, но мужчина одернул их. Несомненно только одно: Хель-ги домой не приходила. Пытаюсь" успокоить себя тем, что женщины просто побоялись сообщить совсем чужому человеку о вступлении Хельги в истребительный батальон - вряд ли они могли дать мне какие-нибудь более точные сведения, - и все-таки меня охватывает такое чувство, будто я получил известие о смерти. Будто мне прямо сказали о том, чего я все время боялся.
Да, я потерял последнюю надежду.
Все пережитое смешалось вдруг в одно и навалилось на меня всей своей тяжестью. И убеждение, что Хельги погибла, и сознание, что нам не защитить Таллин и что будущее не сулит ничего радостного.
Я вдруг перестаю торопиться. Правда, уговариваю себя, что должен как можно скорей догнать товарищей. Я ведь обещал, но если так тащиться, то мне нипочем за ними не поспеть. Надо
Разум подсказывает, что куда разумнее, чем возвращаться на тот угол, где я оставил товарищей, свернуть сразу же на улицу Гиргенсона. Выгадал бы метров сто. Но я не сворачиваю.
В конце концов я возвращаюсь на Болотную. Ни Ру-утхольма, ни остальных там уже нет. Да и не может быть: во-первых, потому что никто не обещал ждать меня, а во-вторых, потому что вместо нескольких минут я пропадал целые четверть часа, если не вдвое дольше.
Из города идет быстрым шагом отряд моряков.
Я тоже не имею права больше медлить. Но мои ноги словно приросли к земле.
На меня вдруг накатывает беспокойство. Зачем так стараться догнать друзей, думать о Минной гавани, о своем спасении? Хельги-то не спаслась. И многие другие... Кто удерживает сейчас немцев в Кадриорге, в Пяяскюле и в остальных местах? Ради того, чтобы тысячи людей смогли покинуть Таллин, десятки и даже сотни других жертвуют сейчас своей жизнью на рубежах города. Почему я не могу быть с теми, кто последними защищают Таллин? Разве это не мой прямой долг? Если другие должны умирать, какое я имею право спасатьлюбой ценой свою жизнь?
Правда, я мечтаю дождаться одного: нашей победы. А многие из тех, кто спускается сейчас по Болотной, пожалуй, дождутся ее. Ну что ж? Они порадуются и за меня. Хорошо бы, чтоб Аксель дожил до победы. Он так твердо в нее верит, он уже успел столько для нее сделать, что вполне этого заслуживает. Пусть ему повезет больше, чем Хельги и другим моим друзьям, хоть надежды на это мало. Я начал понимать, что людям предстоят еще невероятные страдания. Тысячам, миллионам придется еще погибнуть, и я хочу быть одним из тех, кто не боится погибнуть.
Пускай на корабль попадет вместо меня кто-нибудь другой, а я вернусь в Кадриорг. Почему я должен бояться того, что может со мной случиться? У меня нет права бояться.
В Торговой гавани раздается пронзительный взрыв. Слышится, как строчит пулемет. Кажется, стреляют не очень далеко. Где-то в расстоянии километра. То ли на Морском бульваре, то ли в начале Нарвского шоссе. Неужели немцы прорвались в центр?
Отрываю наконец ноги от земли и быстрым шагом направляюсь туда, откуда доносится треск выстрелов.
Желаю только одного: чтобы мне хватило сил до конца. И чтобы Аксель не думал обо мне плохо.
Светает.