В режиме отладки
Шрифт:
Район, в котором я теперь жил, показался мне совершенно незнакомым. В прошлой жизни мне не приходилось бывать в этой части города; название улицы, прочитанное на табличке одного из домов, не сказало мне ровным счетом ничего. Не спешила на помощь и вновь обретенная память. Видимо здешний я редко покидал квартиру. Редко и не в том состоянии.
Время было рабочее, так что прохожие мне практически не попадались. Тем более — прохожие, способные помочь с поиском ближайшего филиала «Гипербанка» или, на, худой конец, банкомата. Задав этот вопрос подвернувшейся старушке, я не услышал ничего полезного, зато узнал, что эта старушка думает о банках,
Филиал нашелся после получасового кружения в трех соснах. Он занимал часть первого этажа одного из местных, типовых, домов хрущевской застройки. Возможно, он мог найтись быстрее, не представляй я при словосочетании «филиал банка» солидного, современного, отделанного пластиком, здания. Из моей головы как-то вылетело, что банк — не завод и не офис крупной фирмы. Деньги не занимают много места; чтобы осуществлять операции с ними, не требуется ни большого количества специалистов разных профилей, ни, соответственно, больших помещений. Взял в аренду большую комнату, поставил столы с окошками, копировальную технику, кассу с сейфом, и — готово. Филиал банка, даром, что крупного.
Заходить внутрь я не стал, поскольку рядом с входом обнаружился и банкомат. Вставив в него карточку и вспомнив пин-код, я снял тысячу евро. На первое время этого должно было хватить. Повернувшись к банкомату спиной, я заметил, что за мной следят. Нет, паранойей я не страдаю, просто припарковавшийся поблизости тонированный джип вряд ли остановился просто так. И, тем более — с добрыми намерениями. А окончательно мои подозрения подтвердили два мордоворота, что вышли из машины мне навстречу.
Единственное, что я в тот момент успел, так это попытаться удрать. Вернее, принять такое решение; пьянство и малоподвижный образ жизни не способствуют быстроте реакции. А мордовороты были слишком близко и медлительностью явно не страдали. Аккуратный удар по многострадальной голове — и для меня наступила темнота.
— Проснитесь, сударь!
Голос, и без того, не шибко приятный, прозвучал как издевка. В нос ударил резкий запах явно спиртосодержащего вещества, наверное, нашатыря. Благодаря нему я быстро пришел в сознание и обнаружил себя в совсем уж незнакомом месте. То есть, предназначение его мне было понятно — то ли кабинет, то ли офис. Однако на привычный мне дизайн рабочего кабинета он походил не больше, чем моя «однушка» на Зимний дворец.
Вместо набивших оскомину неоновых ламп — роскошная, многоэтажная хрустальная люстра. Вместо ламината — ковер, причем явно не фабричной работы. Не сделать на фабрике такого причудливого узора… Место привычных глазу жалюзи здесь занимали яркие атласные занавески. Да что там занавески — занавеси; называть это словом, уместным разве что в хрущевской квартире, у меня бы не повернулся язык.
Стены были украшены картинами в рамках. Не настоящими, понятно; в смысле, не полноценными произведениями искусства. Такую мазню маслом современные «гении живописи» наловчились продавать богатым, но лишенным художественного вкуса, клиентам.
Картину роскошного интерьера довершал стол, за которым, а вернее, перед которым, я сидел. Он был явно изготовлен из цельного куска древесины. Во всяком случае, характерных для обычной, «народной» мебели, зазоров между досками я не заметил.
Несмотря на богатое убранство, кабинет нисколько не тронул мои эстетические чувства. Вернее, тронул, но в
Хозяин всего этого «добра», а также обладатель неприятно-издевательского голоса, восседал в кресле, обитом красной кожей. На карикатурный образ толстопузого «буржуя» в цилиндре он не походил, и, в целом, выглядел как обычный человек средних лет. Его внешность можно было даже назвать приятной, если бы не лицо. Гладкое и холеное, оно выражало искреннее презрение ко всему живому. Глаза, взирающие на мир сквозь очки в тонкой оправе, дополняли это выражение. Подобная физиономия могла быть у какого-нибудь диктатора из какой-нибудь латиноамериканской страны — помельче и победнее. Оно казалось мне смутно знакомым; я кажется, где-то видел хозяина кабинета, наверное, по телевизору. Но почему-то полагал, что люди с подобными лицами встречаются только в Москве; что вся остальная Россия для них — захолустье. Хуже Дикого Запада для английского лорда.
Моим первым желанием было запустить в это лицо чем-нибудь тяжелым. Ну хотя бы старинным подсвечником, невесть что делающим на рабочем столе. Однако, заметив поблизости мордоворотов из джипа, я быстро передумал.
— Ну что? — достаточно мирно обратился ко мне хозяин кабинета, — познакомимся, или будем и дальше молчать?
— Марков. Владимир… Олегович, — представился я, почти рефлекторно подавая руку. В свою очередь, мой собеседник, так же рефлекторно, даже не шевельнул пальцем.
— Подбельский Валентин Вениаминович, — произнес он важно, смакуя чуть ли не каждый слог своих ФИО, — а теперь переходим к делу. Вы, Марков, не на того напали.
— Я? Я ни на кого не нападал. Это ваши гориллы…
— Что вы говорите, — перебил меня Подбельский, — а кто умыкнул у меня денежки? Может, вам еще и сумму напомнить?
— Двести штук, — пробормотал я, поняв его более чем прозрачный намек, — что для вас какие-то двести штук?
— А вы кто по образованию, Марков? — неожиданно поинтересовался Валентин Вениаминович, — вы ведь наверняка образованный человек?
— Разумеется, — не стал скрывать я, — информатик. Компьютерщик.
— Да? Так какого хрена вы возомнили себя специалистом по подсчету денег в чужих карманах? — хозяин кабинета угрожающе зашипел, — для этого существует «Налоговая». А ставить вопрос так — не в вашей компетенции.
— Понял, — вздохнул я, — и что теперь? Вы меня пристрелите? Или мы сможем договориться?
— О! — радостно воскликнул Подбельский, поднимая вверх указательный палец, — не просто сможем… Я очень надеюсь… на последний вариант. Так что не буду томить вас, а сразу назову свои условия. Вы, Марков, показались мне вполне толковым специалистом… в своей области. Во всяком случае, в банке, где я храню свои накопления, этот случай — первый и, надеюсь, единственный. А я, да будет вам известно, привык не убивать талантов и гением. Я привык их использовать.