В родных местах
Шрифт:
Прямо скажем, баба его нам в таком деле была совсем ни к чему. Лучше мешок с картошкой переть, чем жену его волочить за собой. Но делать нечего.
— Ладно, — говорим, — возьмем и ее.
— А не объегорите? И вы запомните, что это я вас… И деньжонок бы мне потом. Хочу, чтоб у меня дивно денег было.
Слышу, Дмитрий даже застонал от злости. А я Дмитрию:
— Да обещай ему, окаянному, хоть короб золота.
Ну, сговорились
А край уже весь был захвачен мятежниками. Корастелев сказал потом, что судьбу нашу порешили еще с вечера — всех на рассвете допросить, повесить, а трупы — в прорубь. Ну это, как говорится, еще слава богу. В других местах живьем топили.
Мятежников разбили, и по тайге прятались только отдельные бандиты. Возле наших мест Санька Мухин осел. Тот самый. В верстах двадцати ли, тридцати ли от Каменки. К югу. В лесу шалашик себе просторненький сляпал. Полюбовница с ним там была, ну — конь, винтовка, сабля, котелок и все прочее. По ночам возле деревень все кружил. Коммунистов подкарауливал. Прямо как зверь.
А потом не стало его слышно. И вдруг как-то бабы прибегают и сказывают: видели конника. По всему видать, из тех самых.
Дмитрий крикнул мужикам, чтоб собирались. А сам на лошадь — и в лес. Не имел терпежу человек, плохо это все-таки.
В лесу, у Иликовки, речка такая есть у нас… там он и наткнулся на Мухина. Тот прямо с лошади выстрелил по Решетникову. Видно, угадал, кто это, или уж одичал так, что бабахал в каждого. Дмитрий тоже начал стрелять. Мухин не выдержал, спрыгнул с лошади и за сосну, Дмитрий — тоже.
Когда мы подъехали, там уже все закончилось честь по чести. Решетников подшиб его. Самого Дмитрия тоже ранило. И он тогда долго лежал в больнице.
Теперь уж Решетникова все Дмитрием Егорычем навеличивали. Кулаки здорово боялись его. Как узнает, что кто-то девку работницей к себе определил, или на косовицу мужиков нанял, или, к примеру, мальчишку чужого ввел в дом под видом сына и робить заставил, приходит и говорит:
— Ты что ярмо капитализма одеваешь на человека?
Как-то вечером захожу к нему. Открываю ворота. А с крылечка прямо на меня старик Батурин мчится. Местный богатей. Тако-ой мужик был! При царе даже шутковал по-особому. Соберет, бывало, мужиков и баб, человек десять, отвезет
— Ах ты, контра! — орет Решетников.
Табуретку швырк. На табуретке горшок стоял. Горшок — вдребезги. А посуды у него было — раз-два и обчелся. Жил не ахти как. У бабы его любимая поговорка была: «Стужа да нужа — нет ее хуже».
Оказывается, Батурин хотел ему взятку всучить.
Вскорости Дмитрия избрали председателем коммуны. Это до колхоза ишо. И так уж он старался тогда, так уж верил в эту коммуну, будто вместе с коммуной в Каменке нашей сразу полный коммунизм наступит. Слашше небесного рая.
Урожай мы неплохой вырастили. И начали обстраиваться. Молотилку паровую приобрели. Мельницу построили. Даже два трактора купили. А это уж вовсе хорошо было. Для тех-то времен! Поглядел бы, как тогда люди на трактор глаза пялили. Пугали друг друга. Дескать, только искорежит землю. Ничего, мол, и расти не будет.
Потом новую школу начали строить. И Решетников работал вместе с плотниками. Решил помочь им. Тут его и ударило бревном. Я сам не видел, но говорят, без страху помирал. Настоящим коммунистом был.
Никто уж, считай, из нонешних-то людей не знает его. Вернее, знать-то, может, и знают, понаслышке, но!.. В общем, вроде бы и не было Дмитрия Егорыча. Взяли бы и назвали его именем улицу. Заслужил ведь.
Вот так, браток! А порядком ты бумаги-то исписал, слушай. Быстро строчишь. Что-то больно уж муторно сидеть тут, не клюет чертова рыба. На той неделе я все же наловил тут маленько. Старуха уху сварила. Так, понимаешь, керосином припахивает рыба. Сама вода-то ведь чистая, не воняет. Жаль, что не осталось в бутылке. Ну на нет, как говорят, суда нет. Пойдем домой, чайку попьем. Помню, мальчишкой бегал сюда, так скоко рыбы было, м-м!.. И как клевала! Наверное, когда-нибудь люди во всю будут разводить этих рыб, как мы, к примеру, щас куриц иль пчел разводим. Как думаешь, а?..