В роли себя самой
Шрифт:
Сниматься с Высоцким было легко. Он профессионал, работать умел, и все шло быстро, удачно.
А отснявшись, обратно мы летели самолетом. Как известно, от взлета в Пулково до посадки во Внуково должно пройти всего сорок минут. Для меня это имело большое значение, мое время тоже было рассчитано буквально по минутам. Как только прилечу - мчусь домой и в театр, на спектакль. Но погоде на мои расчеты было глубоко наплевать: начался сильный снегопад, полосы заметало... И мы кружили над Москвой, все кружили, дожидаясь посадки. Нервы у меня уже не выдерживали, сидя рядом с Володей, я начала стонать и причитать:
– Спектакль! Спектакль! Я не успею! Меня из театра выгонят!
Высоцкий сначала недоумевал и ободрял меня:
– Не может быть! Как это - выгонят? Что, заменить тебя
Потом утешал:
– Успеешь, успеешь.
Потом ушел. Потом вернулся.
– Все, сейчас сядем. Пилоты скажут, что керосин кончается, им дадут аварийную посадку. Я железно договорился, за концерт.
То есть он, чтобы мы сели, подбил экипаж дать на землю сигнал, что, мол, топлива в баках нет. А за это пообещал пилотам петь. Что и выполнил. Счастливые пассажиры, и я в том числе, помчались из аэропорта в город. Высоцкий остался с экипажем - давать внеочередной бесплатный концерт.
После "Единственной" у меня было очень много фильмов, вспоминать их все - безнадежное дело. Но среди них очень ярко выделился в моей судьбе и запомнился "Ключ без права передачи", снятый режиссером Динарой Асановой. Работа над ним шла в непривычном для меня ритме и непривычном стиле богемного общения в съемочной группе. Мне такие отношения во многом импонируют, мне в общем-то вольготно в такой системе отношений между людьми. Но всерьез я не создана для этого в достаточной мере: самой-то мне вроде бы легко, нормально, а вот другим людям со мной, как мне кажется, не очень - возникают какие-то барьеры, натянутость в отношениях. В разных ритмах мы существуем, в разной степени ответственности за происходящее. Эту сложность я всегда чувствовала, и только частично могла маскировать ее какой-то поверхностной легкостью. Хотя, по большому счету, работалось нам хорошо, и картина получилась удачная.
За роль в ней мне присудили премию Ленинского комсомола. А потом от этой самой премии все пошло так, что сначала образовался и потом перевернулся мощный, но совершенно неожиданный пласт, очень большой кусок моей жизни, который я прожила так, а не иначе именно благодаря "Ключу..." и полученной за него награде.
Как же все это вышло? До двадцати с лишним лет я жила "в отрыве от коллектива". Ко мне такая формулировка подходит самым буквальным образом. Съемочные группы - это ведь не постоянный штат работников, каким он был в любом учреждении, от детских и учебных - до заводов, НИИ, министерств и так далее, с их неотъемлемой принадлежностью - общественно-политической жизнью. Ненормальность моей биографии вычеркнула меня не только из слоя сверстников, но и пронесла стороной все горны-барабаны, сборы, линейки, советы пионерских дружин и школьных комсомольских отрядов. Я избежала ранних идеологических прививок и их не столько прямого, сколько побочного действия, притупляющего восприимчивость к постановочным эффектам всяких массовых собраний и выступлений. И вообще весь мой внутренний склад был совсем не скорректирован по общей схеме. Снаружи, впрочем, об этом трудно было догадаться. Да и кто бы стал себя утруждать - догадываться?
Время шло, я работала в театре, снималась в кино... Начались съемки "Ключа без права передачи" - и закончились. Фильм вышел на широкий экран, произвел большой эффект. О нем появилось много статей, открывались дискуссии в газетах и толстых журналах. Тема этой картины оказалась чрезвычайно актуальной - о новом незаорганизованном отношении к школе, к педагогике, к комсомолу. По ней писали сочинения "за" или "против", проводили семинары почти в каждой школе. Моя героиня, педагог новой формации, бунтующая против косности в отношениях с учениками, была в центре всех разборов и обсуждений. Наконец апофеозом всей этой бури внимания явилась премия Ленинского комсомола.
После нее мне предложили стать делегатом съезда ВЛКСМ. Это мероприятие в масштабах страны считалось номером вторым после съезда КПСС. На это предложение я согласилась без особых раздумий: все-таки дышала я общей атмосферой и, по большому счету, ничего не имела против лозунга "если партия прикажет, комсомол ответит "есть!".
Согласилась - и отправилась на съезд. Там я вдруг оказалась
Пройдут годы, и у нас появится фильм "ЧП районного масштаба". В одном его эпизоде заместитель районного секретаря будет докладывать самому этому секретарю насчет репетиции некоего слета, как там все идет, что все уже доведено до уровня и состоится в самом лучшем виде. Картина эта "перестроечная", и этот ее персонаж говорит, не скрывая этакой своей усталой иронии прожженного функционера:
– Когда звучит "Ленин - партия - комсомол", хочется встать и заплакать.
В 1975 году никакая ирония еще не проникала в массы. И все, происходящее на съезде, в первый его день захватило меня полностью. Мне казалось, что все это так всерьез, что все это так важно - для меня, для собравшейся здесь молодежи, для всей страны - и так романтично. Первый день съезда прошел в эйфории полной. Вот так все должно быть, эти люди вокруг меня - лучшие в моей стране, они идут правильным курсом - прямо в светлое наше будущее, в коммунизм.
И обещанный этот коммунизм, который настанет в будущем - один на всех, как царство небесное, можно было увидеть и потрогать собственными руками, уже в настоящем времени. Правда, пока не всем, а только избранным - в смысле избранным на комсомольский съезд. Зато им было можно не только увидеть-потрогать. Часть коммунизма можно было употребить сразу: комфорт в зале и в фойе Дворца Съездов, изобилие в его буфетах. А другую часть - даже принести домой.
Я была совершенно ошарашена объемом льгот, свалившихся на меня. В моих руках, кроме программы съезда, проектов резолюций и прочих деловых бумаг, оказались талоны на дефицитные сапоги, колготки, сумочки кожаные совершенно невиданные и недоступные для простых смертных. За ними я могла по билетику какому-то в конвертике прийти в Кремль, в какой-то подвал. Там за мизерную денежную мзду меня грузили, как ишака, всякими прелестями жизни. В киосках Дворца Съездов продавались книги - ну просто замечательные, которые я иначе бы никогда, ни на каком черном рынке, ни за какие деньги... В перерывах я приходила в буфет и ела икру ложками - за цену, меньшую, чем брали с меня в театре за квашеную капусту.
Сразу я как-то еще не сопоставила одно с другим и не поняла, что вижу красивое... уродство. Мне казалось в тот первый день, что я наяву столкнулась со сбывшейся мечтой величайших людей мира, озаривших нашу жизнь своими идеями, провозгласивших... возвестивших... (закончить фразу можно было бы с помощью любого сборника речей любого члена Политбюро, но нет у меня под рукой ни одного такого издания.) А чтобы мечты в дальнейшем сбылись для всех, мы и стараемся тут сейчас, все собравшиеся в зале. Мы делаем большое нужное дело. Еще немного усилий - и наступит всеобщее, поголовное счастье, которому не будет конца...
Я прямо-таки физически чувствовала, что это всеобщее счастье неумолимо приближается. И сама в этот день я была счастлива от возвышенных мыслей и чувств, весомо подкрепленных вкусной едой и чудесными покупками. Наконец, не чуя под собой ног, я вернулась домой. Чтобы на следующий день, наутро с новыми силами...
На второй день съезда, вскоре после начала заседания, сидящие рядом предложили мне сыграть в морской бой. Я думала, что ослышалась. Я потрясла головой, переспросила, огляделась - и меня словно током ударило. В первый-то день я не различала никаких подробностей, не видела деталей, захваченная огромным чувством в целом, вообще. А на вторые сутки временная дальнозоркость прошла, вернулась способность видеть не только панораму горизонта, но и различать мелкие предметы. Тут я просто обалдела...