В России жить не запретишь
Шрифт:
– Нам пяти минут хватит, – забормотал Марат, не попадая от волнения в туфли.
– Лучше пять раз по пять минут…
– Каждому… Вот только как быть, если она с двумя не захочет? Вдруг ей вздумается из себя целку строить?
– Тогда покажем ей сам знаешь что, – грозно заявил Ильяс.
– Не знаю, не знаю. – На лице Марата появилось выражение сомнения.
– Эта баба не из тех, кого голым членом напугаешь.
– А пистолет на что?
– О! Правильно, брат. Доставай его скорее.
– Уже достал, – проворчал Ильяс, навинчивая на ствол «макарова» самодельный глушитель с неровными отверстиями.
Чуть
Заготовленная для Бондаря улыбка Алисы пропала даром. Ее стерла чужая пятерня, пропахшая луком и табаком. Толкнув девушку ладонью в лицо, Ильяс добавил ей ногой в коленную чашечку и прошипел:
– Так это ты, тварь, тут концерты устраивала? Ну, здравствуй. Не ожидала, что снова встретимся, да?
– Пошел вон! – потребовала Алиса, еще не до конца сообразив всю опасность происходящего. Пока что она реагировала на наглое вторжение, как реагирует большинство голых женщин, то есть скорее стыдливо, чем испуганно.
– У-тю-тю, какая сердитая, – захихикал спутник Ильяса, тесня Алису в глубь номера. – Разве с гостями так обращаются? И где твой хлеб– соль?
– Где радушие? – подхватил Ильяс, снова и снова растопыривая вонючую пятерню левой руки. Правая сжимала пистолет.
Сообразив наконец, что сейчас нужно не наготу свою прикрывать, а жизнь спасать, пока не поздно, Алиса приготовилась заорать во все горло, но тут безжалостный удар в живот надолго лишил ее дыхания и способности передвигаться самостоятельно. Скорчившись, как при приступе аппендицита, некоторое время она видела перед собой лишь огромный кулак, унизанный перстнями, потом где-то за ним возникло чье-то расплывающееся лицо, потом ее голову приподняли за подбородок и насмешливо поинтересовались:
– Слушай, тебе за сегодня надрываться не надоело, а? Кричишь, кричишь… Оглохнуть можно.
Мозги Алисы соображали туго, и все же она поняла, что к ней обращается тот самый парень, который сидел за рулем во время поездки из Москвы в Чечню. Надо полагать, его звали Маратом: именно так обращался к дружку Ильяс. Бубнил, нависая над согнувшейся в три погибели Алисой:
– Вяжи суку. И рот ее поганый чем-нибудь заткни.
– Ну нет, рот мы ей затыкать не станем. Он нам еще пригодится, правда, красавица?.. А?.. А?.. – Наградив девушку парой оглушительных затрещин, Марат продолжал тем же дружелюбным, почти воркующим голосом: – А связать ее можно, почему бы не связать… Ей же самой лучше будет, если трепыхаться не придется, верно я говорю, красавица? Экономия сил.
– Убирайтесь, – выдавила из себя Алиса, как только к ней возвратилась способность дышать и издавать членораздельные звуки.
– Да что ты говоришь? – насмешливо фыркнул Ильяс. – А если мы не уберемся, то что будет?
– Затрахает нас до смерти, – предположил Марат.
Его грубые пальцы вцепились Алисе в волосы, вынуждая ее распрямиться. Прошелестел, затягиваясь на шее, ремень. Зайдя девушке за спину, Марат намотал свободный конец ремня на кулак и рванул его на себя, как бы проверяя на прочность. Кругозор Алисы моментально сузился до черного пятна перед глазами. Ей показалось, что ее выгнутый назад позвоночник
– Руки за спину, – скомандовал он, пожирая взглядом скрипичные изгибы женского тела, пойманного в петлю. – Давай сюда свой ремень, брат. Стянем ей локти потуже, чтобы не вздумала царапаться.
– Ага, сейчас, – обрадовался Ильяс.
Он действительно взялся рукой за брючный ремень, на мгновение опустив неправдоподобно длинный ствол своего пистолета. У Алисы не было ни сил, ни воли сопротивляться этим ублюдкам, выследившим ее в Моздоке, но она понимала, что другой такой возможности не будет. Нужно собраться. Нужно дать отпор. Избранница такого человека, как Евгений Бондарь, не имеет права расслабляться и получать удовольствие, как это рекомендуется делать большинству женщин, если изнасилование неизбежно.
– Вот вам! – прошипела Алиса. Ее резко запрокинутая назад голова врезалась в улыбающиеся губы Марата. – Вот!
Пойманная сзади за локти, она подпрыгнула, выбросив вперед сведенные вместе ноги. Ильяс, получивший неожиданный толчок в грудь, опрокинулся навзничь. Его пистолет издал странный звук, напоминающий механическое пуканье робота, если бы, конечно, роботы умели совершать нечто в этом роде. Только тогда Марат сообразил, что в его распоряжении имеется тот поводок, с помощью которого легко укротить взбунтовавшуюся пленницу. Это был ремень, свободным концом которого парень поспешил завладеть опять. Постанывая от натуги, он уперся коленом в поясницу Алисы, затягивая петлю на ее шее.
Своими вылезшими из орбит глазами, сделавшимися большими и круглыми, как теннисные шарики, она увидела потолок с засиженным мухами плафоном и пулевой отметиной на одной из бетонных плит. Затем ей показалось, что она обрела способность видеть сквозь перекрытие, что в номере над ее головой раскачивается, обхватив голову руками, смертельно пьяный человек, которому нет никакого дела до подозрительной возни внизу. Понимать, что это последняя картинка, которую суждено увидеть перед смертью, было ужасно обидно. Чувствовать, что твое тело волокут на кровать, торопясь надругаться над ним еще до полного угасания сознания, было невыразимо гадко. Но Алиса уже не билась, не вырывалась, не сопротивлялась. Ее охватило полное равнодушие, испытываемое мухой, пойманной в паутину… антилопой, схваченной львами… мышонком, угодившим в ястребиные когти… Это была апатия. Настолько бесконечная, настолько всеобъемлющая, что жить с нею было совершенно невозможно. И тогда пришло время умирать.
– Подохла, тварь, – огорчился Марат, скорбно кривя разбитые в кровь губы. Все произошло так быстро, что он не успел получить удовольствия. – Ну ничего, и такая сойдет, – решил он, жадно разглядывая мраморно-гладкое тело неподвижной жертвы.
– Ты ее задушил, баран, – прокаркал Ильяс, размахивая пистолетом. – Ты предлагаешь мне поиметь дохлую Алису вместо живой?
– Какая разница? – пожал плечами Марат, испытавший нечто вроде легких угрызений совести. Подергав для проформы уже бесполезный ремень, он снял его с шеи убитой и принялся вдевать в брюки, глухо приговаривая при этом: – Какая разница? Никакой… Теплая, мягкая… Я же тебе не куклу из секс-шопа подсовываю.