Шрифт:
Лиза была (хотя как была – есть и сейчас) потрясающая, стандартная женщина, врач, и, безусловно, она заслужила свое законом обеспеченное право на счастье. К тридцати с хвостиком годам, после затяжного периода проб и ошибок – не стоит о них говорить, – она ясно поняла, что ей нужно. Значит, записывайте: безумную, сумасшедшую любовь, с рыданиями, букетами, с ночными погонями на такси, изменами и прощениями, нужна такая звериная, знаете ли, страсть, чтобы разрывала на части… Записали? Через сколько будет готово? Нет, двадцать
Естественно, очень многим женщинам нужно примерно то же самое, так что Лиза, как уже сказано, в этом смысле – самая стандартная, потрясающая женщина, врач.
Побывала замужем – всё равно что отсидела долгий выматывающий срок в плацкартном вагоне и вышла разбитая, одолеваемая зевотой, в пасмурную ночь чужого города, где ни одного тебе знакомого лица. Потом какое-то время пожила одиночкой, увлеклась мытьем полов в своей квартире, поинтересовалась кройкой и шитьём, потом почти две недели каждый вечер вела пространные диалоги о несчастье жизни своей с бутылкой (иногда – двумя) чего-нибудь и… опять заскучала.
Догорал до победного конца роман с венерологом Сергеем Алексеевичем, имевшим семью, не считая Лизы. После службы она заходила за ним в его кабинет – и никакой романтики: уборщица вытряхивает урну, возит мокрой шваброй по линолеуму, а Сергей Алексеевич долго моет руки, подозрительно осматривает свои розовые ногти и с отвращением глядит на себя в зеркале. Стоит, Лизу не замечает, а она уже в пальто на пороге. Потом высунет треугольный язык и вертит туда-сюда – заразы боится, тоже мне!..
Какие такие страсти могли у нее быть с Сергеем Алексеевичем – никаких, конечно.
А она не сомневалась: счастье – это то, что она непременно должна получить. Лицо у неё было красивое, породистое, с широкими, по последней ей известной моде, бровями, каштановые волосы низко начинались на висках, сзади – хвост. И глаза были чёрные. Один мужик как-то раз, увидев в транспорте, начал зазывать в какую-то свою рабочую студию, позировать то ли для его нового и гениального, разумеется, портрета, то ли для статуи, тоже обязанной стать признанной классикой искусства, и кто, если не она, станет его музой?.. Само собой, она не пошла – не доверяла людям искусства, был печальный опыт, когда она согласилась выпить кофе с одним кинорежиссером и кое-как унесла ноги.
…А время не шло, бежало. Иногда в голове Лизы возникала печальная мысль: в стране примерно сто двадцать пять миллионов мужчин самой различной степени испорченности, ей же от щедрот судьбы счастье привалило в виде противненького лица Сергея Алексеевича. Становилось не по себе. Можно было найти и другого, но к чему кого попало под подол пускать? Сама она – натура
Бывало, она заглядывала к каждый раз новой (давно счастливой) приятельнице на пару-тройку бокалов и, осчастливив её сына или дочь ирисками, вела задушевные беседы, поглядывала в темное стекло двери кухни, где её отражение было ещё загадочнее, ещё интереснее и выгодно отличалось от совершенно неидеального силуэта подруги. Согласитесь, было бы на сто процентов справедливо, чтобы её кто-нибудь сделал героиней своего романа.
Слушала стандартный набор проблем – купила то, не протерла вот это, ребенок подхватил непонятную заразу, да рассматривала украдкой чужого супружника: залысины, штаны тренировочные с пятном на правой (или левой, никогда она не понимала, от чего это зависит, хоть убейте!) ноге, в общем, воистину полноформатный герой-любовник… «Нет, такой нам нахер не нужен», – благоразумно решала она и убиралась восвояси. Уводила себя, прекрасную, из этого пропахшего борщом, котлетами и стиральным порошком дома, вниз по лестнице и – нырнуть в окатывающую освежающей прохладой ночь, оставить все ненужные мысли в этом убивающем доме: не те персонажи, зря тратила время и приходила, напрасно оставляла собственный след в тусклой кухне, напрасно отдавала отпрыскам конфеты, ведь ничего, кроме дешёвого плотского удовольствия, им это не принесёт.
Зевала. Скука одолела.
Потом случилась масштабная эпидемия гриппа, и всех докторов сняли на вызовы. И Сергей Алексеевич тоже ходил, перекрыв бирюзовым намордником свою казавшуюся Лизе всё более отвратительной морду. Надеялся, вирус не прицепится. Ан нет, слёг наш Сергей Алексеевич, проболел долго-долго да помер по-тихому. Сапожник без сапог, оказывается.
А все больные его достались Лизе. Тут-то и выступила та судьба, которую она так долго желала. Судьба, значит, встретилась ей в обличии Максима, лежавшего на кровати лицом кверху и в полном непонимании, что вообще происходит вокруг. Тут-то оно всё и случилось. Полупокойник моментально украл Лизино тоскующее сердце; красивым его трудно было назвать, но чем-то привлекал. Чеканный профиль, грубоватые черты лица и глаза ярко-синие, они казались прозрачными и бездонными одновременно. Несмотря на его состояние, взгляд выражал уверенность и спокойствие. «Мда, в таких, как этот, женщины влюбляются навсегда… именно про таких как раз и пишут романы…», – промелькнула против воли мысль в её голове. Он взглянул на неё исподлобья, точно спрашивая: «Чего уставилась?», а душа её сложилась в магический трафарет, незримый оркестр сыграл свадебный вальс – ловушка закрылась.
Конец ознакомительного фрагмента.