В рясе смертника
Шрифт:
– Я действительно виноват, – с трудом выдавил из себя Флоренский. – Но все это было так давно! С тех пор прошла целая жизнь! Сейчас я могу круто изменить твою судьбу начиная прямо с этой минуты. Короче, – он устало ударил ладонью по столу, – если можешь, прости, и давай не будем смотреть друг на друга волками… Ты – мой родной сын, Юра, и я действительно рад, что ты ко мне приехал. Что еще я могу сказать?! А если совсем уж по-мужски… Не заставляй меня унижаться, парень, я этого не люблю. Просто больше не расстаемся – и точка, о’кей? Юрий свет Леонидович! Надо же, блин…
– Я прощаю тебя, папа, – дрогнувшим голосом проговорил Юрка. – И если ты действительно этого хочешь, я останусь
Повинуясь внезапному порыву, Юрка встал из-за столика и шагнул навстречу пружинисто поднявшемуся сразу вслед за ним, сдержанно улыбающемуся Флоренскому.
Крепкое мужское рукопожатие сменилось не менее крепкими объятиями. Хлопая отца по спине, Юрка вдруг подумал, что еще никогда в жизни не чувствовал себя таким счастливым. Есть, есть на свете бог! Забрав к себе мать, он тут же вернул ему потерянного когда-то отца. Стискивая в объятиях этого совсем незнакомого, пахнущего горьковатым парфюмом и большими деньгами нувориша, сумевший не сломаться в аду чеченской мясорубки Юрка вдруг понял, что плачет, и – странное дело – нисколько этого не устыдился…
Глава 8
– Знаешь что, сынок, пошли лучше ко мне в кабинет. Нечего тут шоу устраивать, – отстранившись от Юрки и зыркнув по сторонам, чуть сконфуженно предложил Леонид Александрович, сгребая со столика телефон, сигареты и зажигалку.
– Я тут всякого назаказывал, надо рассчитаться, – уже без прежней твердости, больше для порядка, пробормотал Юрка.
– Еще раз скажешь что-нибудь в этом роде, я на тебя обижусь, – строго предупредил Флоренский, легонько подталкивая сына прочь от столика. – Лакин сказал официантке, что ты – мой гость. А с гостей, как известно, за угощение денег не берут… Тем более что ты даже не гость, ты – мой ближайший родственник!
– Чего это мы все обо мне, сам что-нибудь расскажи, – уже немного освоившись с непривычной для себя ролью папиного сына, попросил Юрка, когда они бок о бок спускались в игровой зал. – Мне тоже интересно, как ты жил последние двадцать лет…
– Так почти нечего рассказывать, Юра, – вполголоса пробормотал Флоренский, на ходу кивком головы поздоровавшись с сидевшим за рулеточным столом худощавым типом явно бандитского вида с двумя синими наколками в виде перстней на пальцах жилистых рук. – Я сам родом из Карелии, поселок Лахденпохья. Глушь несусветная! Свинтил оттуда сразу после школы. В Питере учился в университете, на историческом факультете, потом в Вологде был два месяца на стажировке у профессора одного дурковатого. С матерью твоей роман закрутил…
Открыв дверь за стойкой бара, хозяин казино пропустил Юрку в короткий коридор, который заканчивался ведущей наверх узкой деревянной лестницей.
– А в самом начале восьмидесятых понял, что история и пыльные архивы – это не для меня, и занялся фарцовкой, – хохотнул Флоренский. – Специализировался на видеотехнике и предметах антиквариата. Короче, на две-три «Волги» в месяц зарабатывал, – заметил не без гордости.
– Не хило! – присвистнул Юрка, первым поднимаясь по двухпролетной лестнице и входя в небольшой, со вкусом декорированный холл. Здоровенный, как и все секьюрити «Полярной звезды», охранник при виде босса вскочил со стула и выпятил грудь, а Юрку окинул настороженным взглядом бультерьера. – А дальше, па? Люблю такие истории!
– Погоди-ка, – умерил Юркино любопытство Флоренский и обратился к охраннику: – Значит, так, Игорь. Вот этот молодой человек, с которым ты говорил утром, мой сын. Зовут его Юра. Для него я всегда на месте, – и, подумав, добавил сухо: – Разумеется, за исключением случаев, когда меня нет ни для кого. Понял?
– Понял,
– Теперь знаешь, – отрезал Флоренский. – Между прочим, Юра тоже воевал в Чечне, как и ты, только уже в эту войну.
– Понял, – повторил коротко стриженный громила и уже с иным интересом поглядел на Юрку. – Как там сейчас, братан, жарко? Или при новом хозяине прижали бородатых к ногтю? Нас, блин, по три раза на один аул кидали. Только войдем – сразу объявляют перемирие…
– Один чеченец – пастух, два чечена – базар, три чечена – уже банда. А банду нужно кончать, – припомнил Юрка любимую присказку своего комвзвода и вслед за Флоренским вошел в просторный, обставленный дорогой мебелью кабинет. Прикрыл за собой дверь и, повинуясь жесту отца, опустился в одно из белых кожаных кресел, стоявших возле журнального столика. Помолчав, глухо спросил: – Значит, у тебя есть еще один сын? И, как я понимаю, жена?
– Есть, Юра, – кивнул Леонид Александрович, доставая из стенного бара бутылку виски и два пузатых стакана с толстым дном. – Хотел тебе сразу сказать, но потом решил, что лучше вы сами позже познакомитесь… – Открутив пробку, разлил в стаканы тягучую маслянистую жидкость и сел в кресло напротив. – В общем, мы поженились с Катериной еще на первом курсе, задолго до знакомства с твоей матерью. Потом родился Руслан. Потом разругались, она с малым уехала к себе в Новгород, она родом оттуда, а я в Вологду… Лет пять жили отдельно, я пару раз приезжал, но эта сука на пару с каргой-тещей даже на порог дома не пускали. Пацана только издали видел… Потом, когда старуха откинула копыта, Катька узнала от своей питерской подруги, что я фарцую, купил квартиру в центре, у Пяти углов, дачу на побережье, иномарку, бабок хватает. Продала дом и однажды утром вместе с сыном притащилась ко мне с чемоданами…
Не дожидаясь поддержки, Флоренский залпом опрокинул в себя виски, закурил и, разогнав рукой дым, налил себе снова.
– Я знал, что она, тварь, там, в Новгороде, работала официанткой в кабаке, где постоянно ошивались рыночные фруктовые заправилы! Честных целок-недавалок ни в какие времена в такого рода заведениях не держали, а стало быть, Катька пихалась с черными – за презенты всякие и так, удовольствия ради.
Ненасытная была, сучка… Но на нее мне тогда было плевать, я думал только о Руслане. Короче, пустил их назад. Стали снова жить вместе… Только спали с той поры хоть и в одной спальне, но на разных кроватях. Я не из тех, кто заходит отлить в подворотню, где мочатся все шелудивые кобели подряд!
Слушая неожиданные откровения Флоренского и пригубляя из стакана заморскую янтарную самогонку, Юрка старался переварить мысль, что этот летний день дал ему не только родного отца, но еще и старшего единокровного брата. Чудная штука жизнь. Иные ее повороты и зигзаги куда невероятнее выдуманных латиноамериканских страстей.
– Через полгода я скорешился с одним тертым типом, без пяти минут законником, и, оставив Катьку с Русланом в Питере, уехал сначала в Польшу, а потом – нелегалом во Францию, где была серьезная тема для бизнеса, – продолжал увлекшийся Флоренский. Игорный воротила неожиданно нашел собеседника, которому можно было без риска излить душу, говорить, как с самим собой. – Поначалу дела круто пошли в гору, но французские компаньоны меня подставили, и я едва не подсел в торбу по полной программе, лет на двадцать. Чужую мокруху хотели на меня повесить, сволочи… Адвокат-проныра выручил. Правда, за это пришлось через оставшихся на свободе дружков отстегнуть ему треть всего заработанного!