В семье не без подвоха

Жукова Юлия Борисовна

– Мало ли что мать, от моей собственной матери у меня только синяки оставались! – выпаливает Алтонгирел и тут же спохватывается: – Так, все, я с тобой заболтался, мне пора идти.

Он делает пару решительных шагов к двери, когда у меня за спиной из детской выходит Азамат. Алтонгирел ему кивает и скрывается в коридоре.

– Чего это он? Мы даже не поздоровались толком, – удивляется муж.

– Он хотел сбежать от меня. Просто мы начали обсуждать мою мать, а потом случайно переключились на его, и он сболтнул лишнего.

Азамат понимающе кивает.

– Да, если уж он

со мной не хочет о ней говорить, то с тобой и подавно. Ладно, успокоится.

– Надеюсь. Он вообще какой-то нервный сегодня был. Что-то мне кажется, этот его психоаналитик не столько помогает, сколько душу бередит.

– Чего он тебе наговорил?

– Знаешь, я не думаю, что ему понравится, если я буду это пересказывать. Лучше ты с ним сам поговори. Может, ему полегчает.

– Попробую. – Азамат пожимает плечами. – Пойдем, там Алэк тебя требует.

Мама вручает мне мяучащее дитятко и удовлетворенно вздыхает.

– Одобряю, – решительно говорит она.

– А почему распашонка не этническая? – возмущается Сашка.

– Потому что в драгоценных камнях спать неудобно, – хихикаю. – Азамат, покажи-ка им Орешницын подарок.

Осмотрев золотые, расшитые рубинами и изумрудами детские дильчики, Сашка признает поражение. Мама ради такого дела даже надевает очки посильнее.

– М-да-а, Лиза, я так понимаю, домой тебя не ждать… Боже мой, но ведь ребенок вырастет, и не жалко людям труда!

– Наоборот, – усмехается Азамат. – Взрослая одежда сносится, а детскую пару раз наденут – и в музей.

– В какой музей?

– Музей Императорской семьи, – объясняет Азамат. – Его как раз сейчас отреставрировали, через четыре дня откроют. Это в Долхоте, и нам обязательно надо будет там быть.

– Это оттуда твой стол, что ли? – спрашиваю.

– Ну, он там хранился, но выставляются там только вещи, которые не используются. В основном одежда, потому что сшита по телу. Но еще всякие забавные вещи. Увидишь. Вы, Саша, тоже обязательно посетите, там будет интересно.

– Еще бы!

– Это парадная форма? – уточняет мама, ковыряя ногтем камушек на воротничке.

– Ну вроде того, – смеюсь. – Это подарки.

– Ой да! Подарки же! – Мама хлопает себя по лбу и убегает в комнату.

Мне становится нехорошо.

– Азамат, похоже, тебе привезли свитеров на всю оставшуюся жизнь.

Азамат не успевает ответить, потому что в дверях появляется мамин торец: она задом наперед волочет по полу чемодан.

– Во, Азаматик, гляди! Я подумала, раз тебе понравилось…

Она открывает чемодан, и на ковер высыпается гора вязаной одежды на все сезоны, душераздирающе благоухая лавандой.

Глава 7

Следующий день – Судный. Не в смысле, что все умерли, а в смысле, что это тот самый десятый день, в который Азамат вершит суд над добрыми гражданами. Посторонние в тронный

зал во время суда не допускаются, а я вообще изо всех сил стараюсь не показываться вблизи дворца по этим дням, потому что все муданжцы твердо уверены, что меня, в отличие от Азамата, можно подкупить или хотя бы разжалобить. На мой взгляд, разжалобить Азамата иногда даже проще, а подкуп – это вообще смешно, при моем-то доходе и лавине подарков, которая регулярно сходит с тех же самых добрых граждан. Поэтому, когда Азамат утром, облачившись в черно-алый диль, уходит на работу, я беру родичей под локотки и тихо-тихо мигрирую на окраину города, к стадиону, где в Судный день собирается внушительных размеров базар с окрестных ферм и мастерских.

Мама с братом представляют собой вид «турист обыкновенный» – гавайка, шорты, панама, камера. Что продавцы, что покупатели забывают про товар и дела, неотрывно разглядывая странную немолодую женщину в голубых облегающих бриджах со стразами и лилово-желто-клетчатой рубашке с коротким рукавом.

– Мам, ну я же говорила, тут женщины в штанах не ходят, – ворчу я, щелчками пальцев возвращая внимание торговца к золотым орлийским цитрусам, которые того и гляди растащат мальчишки.

– Так у меня ни одной юбки нет! Тем более жарко, я ляжки сотру.

– Ну правильно, а так все будут пялиться…

– Ну и пусть! О, гляди, какой колоритный! – Мама ввела в ступор очередного встречного покупателя, приподняла с обширной груди камеру и запечатлела недоуменное выражение на лице очередного типичного индейца.

– Лиза, гляди, какие тут штуки! – орет мне с другого конца базарной линии Сашка.

Я подбегаю поближе. Теперь пялятся уже на меня – императрицам бегать не положено. Вот нет бы маме с Сашкой вместе ходить! Нанять, что ли, пастуха какого-нибудь за ними следить, а то еще потеряются или поругаются с кем-нибудь на почве непонимания…

– Чего у тебя? – спрашиваю.

– Гляди, тут полевые жаровни с какими-то светящимися камнями, говорят, вечные… Я такую на дачу хочу, на случай, если электричество отрубят.

– Они не вечные, их надо раз в несколько лет заряжать от магнитного поля Муданга. Точнее, не знаю, такие маленькие – может, и чаще. И зажигающий механизм снашивается.

– Все-то тебе мечты порушить! – ворчит Сашка.

Базарный гомон сзади внезапно становится громче. Я оборачиваюсь, ожидая худшего. Судя по всему, мама где-то потеряла панамку и явила любопытным взглядам золотые кудри. Я утираю пот со лба и тащусь назад.

– Золотые волосы… – говорят вокруг.

– Неужто это жена Императора?

– Да нет, она вот идет, глядите…

– Откуда знаешь, что эта, а не та?

– Сосед ее видел, говорил, тощая…

– Лизка, гляди, какие тут пояса, шнурочки, тесемочки! – Мама роется в корзине с моточками.