В семье не без убийцы
Шрифт:
Но Михасик расстраивался недолго. Он открыл ротик и издал громкий тревожный клич. Так он звал маму. Наташа немедленно появилась в дверях детской. Как ни крепилась она, а жалобный зов Михасика не могла пропустить.
– Что ты опять сделал не так? – крикнула она на Романа, еще не разобравшись в том, что произошло.
Роман отступил в сторону. Бесполезно было говорить Наташе, что он ничего плохого не делал. Переспорить Михасика, который еще толком и говорить-то не умел, Роман при всем своем красноречии не мог. И иногда с ужасом думал, что же будет
– Что с тобой, птенчик? – ворковала Наташа над ребенком. – Головка вроде бы горячая. Неужели заболел? Что он у тебя просил?
– Пить.
– Ну так и есть, заболел! Ты его напоил?
– Да. И ничего он не больной. И пить не хочет. Глоток всего сделал и тут же на пол бутылочку кинул.
Михасик снова издал жалобный писк, и Наташа заквохтала над ним еще громче:
– Что ты хочешь, моя крошечка?
– Ололатку.
– Шоколадку! Рома, ты слышал! Быстро принеси его шоколадку! Только не перепутай. Мишин любимый возьми, молочный, а не свой черный! А то опять притащишь, да не то.
На робкие возражения мужа, что два часа ночи – это не лучшее время для того, чтобы кормить ребенка шоколадом, Наташа ответила таким взглядом, что он тут же отправился на кухню к холодильнику. Протянув руку к голубенькой пачке, он уже в воздухе задержал ее и потянулся к черной плитке. На этикетке был изображен брутального вида господин, подразумевалось, что только такие мужчины и едят этот шоколад. Роман не удержался, отломил кусочек любимого горького шоколада, положил в рот и задумчиво разжевал. За этим занятием его и застала Наташа.
Роман был уверен, что едва только он зашагал на кухню, как жена крадучись проследовала за ним, чтобы выскочить и уличить его в наплевательском отношении к своим родительским обязанностям.
– Так я и знала! Стоишь тут, пока больной ребенок мучается! Дай мне Мишину шоколадку! Быстрей!
Даже сейчас Наташа не могла не покомандовать, хотя за стеной ее ждал бедный больной малыш, который немедленно нуждался в спасительном лакомстве. Роману стало так тоскливо, что даже шоколад есть расхотелось.
Он убрал плитку на место, закрыл дверцу холодильника и вздрогнул. Оказывается, Наташа никуда не ушла, она стояла тут же и сверлила его злым взглядом.
– И не думай, будто бы мне неизвестно, что ты издевался над ребенком и не давал ему попить. Я только что протянула Михасику бутылочку, он так к ней припал, словно не пил три дня. До дна осушил!
И, вперив в Романа совсем уж ненавидящий взгляд, она припечатала:
– Сволочь! Чтоб, когда ты подыхал, над тобой тоже так кто-нибудь подшутил!
И ушла в полной уверенности, что поступила правильно. Наказала злого отца и заступилась за беззащитную крошку. А ведь если вдуматься, все было совсем наоборот. Михасик просто изобразил жажду перед матерью, то ли в стремлении заслужить еще и шоколад, но скорей всего чтобы вновь поссорить родителей. И Роман снова удивился, откуда у маленького ребенка могло взяться столько недетской изобретательности
Впрочем, Михасик не всегда вел себя с папой подобным образом. Поступал он так лишь в тех случаях, когда Наташа была поблизости и могла прийти сыну на помощь. Если же Роман с ним были наедине, Михасик вел себя примерно. Просто идеальный ребенок. Послушный и ласковый. Роману даже иногда казалось, что сын его побаивается, потому и стремится всячески компенсировать это чувство, помыкая отцом в присутствии и при поддержке своей матери.
И это его огорчало. Свою слабость боятся продемонстрировать только люди жестокие. И он видел, что сын может вырасти таким.
Но когда Роман рассказывал кому-либо о проделках Михасика, то люди лишь улыбались в ответ:
– Да что вы придумываете! Обычный ребенок. Сколько ему?
– Скоро будет три.
– Вот видите. Все дети в его возрасте капризничают. Озорники и проказники, вот кто они такие.
Но Роман-то знал, что так, да не так. Другие дети делают пакости неосознанно, просто не понимая, что доставляют своим поведением проблемы окружающим, а Михасик все понимал, но все равно делал.
И иногда Роман задумывался, возможно ли, чтобы этот жестокий и злой ребенок был его сыном. Но, с другой стороны, он ведь был еще и сыном Наташи. А у нее, Роман это чувствовал, такой ребенок родиться вполне мог.
Возвращаться в спальню не хотелось. К тому же для этого надо было пройти мимо детской, где его подкарауливают два монстра. Ну что же, раз уж он встал, то можно сходить в туалет – единственное безопасное место во всем доме, где его никто не сможет достать.
Но едва он устроился поудобнее на унитазе, как на всю квартиру раздалось:
– Рома, Рома!
Голос Наташи звучал надрывно. В детской явно случилось что-то страшное. Но когда Роман прибежал, оказалось, что Наташа просто потеряла крышечку от жирафика и хотела, чтобы муж ее нашел.
Да, именно эту женщину во сне и душил Роман. И, честно говоря, этот его недавний сон был лишь отражением дневного кошмара, длящегося уже на протяжении почти трех лет. И сны, в которых он убивал Наташу, снились Роману уже не первый раз. Сейчас, глядя на жену, Роман невольно вспоминал то сладостное чувство освобождения, когда во сне понял, что хотя он и стал убийцей, отныне мучить его больше некому.
Как же он тогда ее прикончил? Ах да, когда он понял, что горло у Наташи во сне слишком жилистое и задушить не получается, то схватил дрель и проделал в голове у своей жены несколько аккуратных отверстий.
И это тоже было не случайно. Дрель была первым подарком, который сделала ему Наташа. И если бы сейчас Роман мог перенестись в то мгновение, когда открыл подарок, то он бы здорово призадумался, принимать ли его. Потому что оказалось, что дрель – это был символ его нового статуса. И, вручив ему ее, Наташка также вручила мужу заботу обо всем, чем заниматься лично ей было неприятно и чем отныне предстояло заниматься только Роману.