В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах
Шрифт:
Затем мы встретили пятерых всадников, которые держали в поводу нескольких ничем не навьюченных лошадей. Лопсен сказал, что готов поклясться в том, что лошади эти краденые. Наконец, попался нам навстречу караван из 60 яков, навьюченных всевозможными товарами в холщовых и кожаных мешках и сумах. Караван сопровождали шесть вооруженных людей, между ними двое китайцев. Это были купцы из Синина, которые снабжали кукунорских тангутов ячменем и мукой.
14 ноября мы встретили огромный караван монголов из племени дзун-дзасак. Они 10 дней пробыли в Донкы-ре, делая разные закупки, и теперь возвращались обратно тем же путем. Видно, в этих областях поздняя осень лучшее время для долгих путешествий; летом дорога бывает преграждена разливом Бухаин-гола,
Разумеется, такое полчище должно было уничтожать весь подножный корм на местах стоянок по пути. Караван вообще делал короткие переходы и подвигался медленно. Верховые ехали рядом с верблюдами. Оба фланга каравана были защищены одинаковым числом вооруженных людей; самый караван разбит на отдельные группы; расстояние между ними не превышало, однако, 20 шагов; предосторожность не лишняя на случай нападения. Земля дрожала от топота этой массы животных.
Монголы вьючат своих животных очень легко. Каждая лошадь несет только два небольших мешка, вес которых равняется всего третьей части обыкновенного среднего вьюка лошади. Как это обстоятельство, так и короткие переходы объясняют, что животные ничуть не утомляются в пути. В продолжение такого путешествия монголы травят пастбища тангутов, а их собственные остаются тем сохраннее.
16 ноября выдался интересный переход. Широкая, но каменистая дорога шла по левому берегу реки, и мы уже были гораздо ниже уровня зеркальных вод Куку-нора. Селения стали попадаться все чаще; жилища были осенены тополями, березами, лиственницами и соснами, в вершинах которых ветер пел свою чудесную, знакомую нам песню.
Тракт становился все оживленнее; все чаще попадались проезжие верхом: китайцы, монголы, тангуты. Попадались и небольшие караваны ослов, навьюченных сельскими продуктами, и двухколесные арбы, запряженные мулами. На горных скатах паслись стада рогатого скота и яков, а на скалистых выступах возвышались кумирни и отдельные «обо». Все говорило о близости города.
Мы въехали в город и поехали по главной улице с домами, обращенными к ней живописными фасадами. С непривычки мы чуть не оглохли. Парпи-бай, отправившийся в город рано утром вперед нас, чтобы предъявить губернатору мой паспорт, встретил нас у ворот города и подал мне карточку «русской женщины», которая приглашала меня быть ее гостем. Я, хоть и полагал, что не совсем-то удобно обрушиться, как бомба, к одинокой даме, все-таки решил отправиться к ней подстрекаемый, главным образом, любопытством.
В дверях прекрасного китайского дома, с четырехугольным двором, встретила меня простоволосая молодая женщина в очках и китайском платье. Она приветливо спросила меня: «Do you speak english?» Я ответил утвердительно, и у нас завязался оживленный разговор. Она назвалась мистрис Рейнгард, врачом. По рождению она была американкой, но была замужем за голландским миссионером Рейнгардом, который месяц тому назад уехал в Пекин с капитаном Уэльби, только что вернувшимся из путешествия
Мистрис Рейнгард оказалась олицетворением любезности и гостеприимства. Нечего и говорить, что я был в восторге от встречи с особой, с которой можно было побеседовать кое о чем поинтереснее пастбищ, опасных перевалов, диких яков и домашнего скота. Меня только удивляло, что муж ее отважился оставить ее одну среди грубого населения.
Но благодаря своим медицинским познаниям она успела приобрести здесь много друзей.
Я пробыл в Донкыре два дня, чтобы дать отдохнуть измученным лошадям. Я сделал визит губернатору, осмотрел город и имел случай познакомиться с посланцами от далай-ламы к китайскому императору. Каждые три года из Лхасы отправляют в Пекин подарки, и это единственная подать тибетцев. Дары состоят по большей части из разных материй, «бурханов», оружия, сушеных плодов и сандального дерева; общая стоимость их достигает 5000 лан.
Главный посол лама Гарбуин Лозан Гиндун сообщил мне, что всего едет 300 всадников, а дары везут на 300 верблюдах. Гарбуин пригласил меня к себе и показал дары, предназначенные для императора. Я купил из них несколько кусков материй, статуэток богов, серебряный сосуд и еще кое-что, чего, таким образом, императору уже не досталось. Торгуясь, мы попивали чай из Лхасы при мерцающем свете масляных лампадок, горевших перед походным алтарем; двое лам пели перед ним и били в гонгонг.
В Донкыре мы пополнили запас провианта, и я с тех пор питался главным образом яйцами. Губернатор не пожелал отдать мне визита, и я дал понять его толмачу, что он, таким образом, нарушил правила и китайской и европейской вежливости.
Хозяйка моя сообщила мне относительно восстания дунган, что оно распространилось на Донкыр летом 1895-го и что сами китайцы подали к тому повод. Когда возмущение разразилось в области Синина, китайцы и здесь стали готовиться к войне, лили пушки, ковали мечи, словом, вооружались всячески. Многие, проживавшие в Донкыре дунганы подумали, что приготовления эти направлены против них, возмутились и бежали в сильно укрепленное место То-ба по дороге в Синин. Тут их осадили китайцы, и они, после нескольких месяцев мужественного сопротивления, должны были сдаться.
Объявление о сдаче привязали к острию стрелы и пустили ее в китайский лагерь. Дунганы сдавались под условием свободного пропуска из города. Китайцы обещали, но потребовали, чтобы все жители сложили оружие. Когда же те вышли из города безоружными, китайцы окружили их и большую часть убили. Остальные пробились и спаслись в горы. При сдаче То-ба там должно было находиться до 18 тысяч дунган.
Оставшиеся в Донкыре дунганы были очень встревожены и, опасаясь за себя, послали к губернатору депутацию с заверением, что они желают остаться верными императору и не имеют ничего общего с бунтовщиками. Их и оставили в покое. Но вот раз один китаец, женатый на дунганке, побил ее, и она в гневе крикнула, что скоро-де дунганы перебьют всех китайцев в Донкыре. Муж донес об этом властям, и в результате все дунганское население города, и женщины и дети, было вырезано, так что кровь ручьями лилась по улицам.
18 ноября я простился с мистрисс Рейнгард, и мы сделали небольшой переход до упомянутого выше селения То-ба. Один человек из То-ба уверил нас, что в городе нет ни одного дяна, т. е. постоялого двора, и мы расположились прямо в поле. Самое местечко представляло, в сущности, груду развалин. Все улицы были завалены щебнем и обломками. Лишь кое-где виднелись вновь выстроенные китайские дома и лавки. Высокая четырехугольная крепостная стена была вся продырявлена ядрами. На башне развевались китайские флаги с высокопарными надписями, извещавшими о победе китайцев.