В сердце моем навсегда
Шрифт:
Она подняла руку, прерывая рассказ Коннора.
— Это смешно, — резко произнесла она. — Больше не хочу это выслушивать. Теперь я понимаю, почему вам нравится «Двадцать тысяч лье под водой». Они для вас не фантазии, если вы считаете правдой то, о чем мне сейчас рассказали. — И она привстала.
— Садитесь, Мэгги, — приказал Коннор.
— Вы не можете…
— Садитесь.
Она села. Теперь ее зеленые глаза смотрели сердито.
— У меня нет причин выдумывать подобные вещи.
— У вас двенадцать тысяч причин, — напомнила она. — И вы стараетесь свалить вину на меня.
— У вас в
— Я пришла в поисках ответов.
— Наверняка вы пришли не в поисках правды, — На этот раз поднялся Коннор. То, что Мэгги отпрянула, когда на нее упала его тень, привело его в ярость. — Как, по-вашему, это случилось, Мэгги? Когда мы встретились?
— Не знаю. Я об этом не думала… Не могла.
— Лгунья. Держу пари, вы думали, что мы встретились в Центральном парке, что гуляли по аллее или вокруг пруда. Вероятно, вы вообразили, что нас охватило мгновенное влечение и мы не совладали с собой. Ведь правда?
— Именно так ваш романтический ум и сердце объяснили появление ребенка?
Она широко открытыми глазами смотрела на него, потеряв дар речи.
— Нас действительно охватило мгновенное влечение, но оно было животным, а не романтическим. Я считал, что вы ждали там меня, и думал, что вам тоже об этом известно. И это произошло не один раз. Это произошло дважды, и второй раз был лучше первого. Это произошло в борделе миссис Холл, а не на ложе из травы в Центральном парке. Это произошло со мной, а не с одним из ваших бледнолицых городских ухажеров. Вот какова правда, мисс Дэннехи. Можете отгораживаться от нее, как хотите, но это не изменит того, что произошло. И уж наверное не изменит того факта, что вы беременны.
Мэгги встала.
— Нет. Возможно, мадам Рестель сможет мне помочь. — Она рванулась мимо него к двери.
Коннор схватил ее за руку и остановил. Он почувствовал, как она вздрогнула, но держал крепко и не дрогнул, когда она с вызывающим видом повернулась к нему.
— Что вы сказали? — резко спросил он.
Его глаза должны иметь цвет ледяных осколков, подумала Мэгги. Глаза столь темные, что кажутся почти черными, должны быть теплее. Возможно, они такие холодные потому, что ей не удается заглянуть в их глубину. Даже его гнев холоден. Только ладонь на ее запястье была теплой и сжимала так крепко, что Мэгги не могла пошевелить пальцами.
— Я сказала, — медленно повторила она, четко выговаривая каждое слово, чтобы не возникло никакой ошибки, — что, возможно, мадам Рестель сможет помочь мне. — Его хватка не ослабела. — А теперь отпустите меня. Вы делаете мне больно.
Его пальцы слегка разжались, но он не отпустил ее руку.
— Кто такая мадам Рестель?
Мэгги забыла, что Коннор вырос не в Нью-Йорке.
— Одна из ваших соседок.
— Это не ответ.
— Это единственный ответ, который вы получите от меня. А теперь отпустите меня. — Ее подташнивало от страха, и это неприятное состояние придавало ей решимости. Он смотрел на нее как на особо интересное насекомое.
И она вдруг испугалась, что он и впрямь поступит с ней как с насекомым и начнет обрывать ей крылышки.
Но вместо этого он ее отпустил.
Мэгги потерла кисть, восстанавливая кровообращение в пальцах.
— Теперь я хочу уйти.
— Не собираюсь вас задерживать. Она кивнула:
— И на этом спасибо.
Коннор проводил ее к дверям кабинета.
— Когда я приду к вам домой, то надеюсь, смогу вас увидеть.
Мэгги не представляла себе, зачем ему это надо, но коротко кивнула в ответ. Она снова прикусила нижнюю губу. Он открыл перед ней дверь.
— Через несколько дней я уезжаю в Денвер. До этого мы должны уладить наши отношения.
Мэгги еще крепче прикусила губу и на этот раз кивнула более выразительно.
— Уладить, — повторила она. — Да, нам следует все уладить.
Мойра повстречала дочь, когда та проскользнула в дом.
— Скай сказала, что ты будешь дома к завтраку. Но ты не успела.
Мэгги сняла шляпку и положила ее на столик в прихожей. Погрузила пальцы в пышные волосы.
— Извини, мама. Я думала, что успею. Надеюсь, ты не волновалась.
Мойра не ответила прямо на это утверждение.
— Твоя сестра ждет тебя в гостиной.
— Скай? Почему она ждет… — Голос ее замер, потому что ей в голову пришла другая мысль. Она попыталась придать своему голосу немного энтузиазма, хотя чувствовала, что к ней возвращаются прежний страх и паника. — У нас Мэри Фрэнсис?
— У-гу. Она прибыла поздним утром и осталась на ленч. Ей не хотелось возвращаться в монастырь, не повидавшись с тобой.
— Очень мило с ее стороны. — Мэгги в глубине души не сомневалась, что это устроили отец и мать. Мэри Фрэнсис редко появлялась без предупреждения; ее обязанности у Сестричек Бедняков были слишком многочисленны, чтобы она могла свободно уходить и приходить, когда ей хочется. Мэри предпочитала оставаться на месте большую часть времени. Ее появление в доме означало, что Мойра и Джей Мак призвали на помощь тяжелую артиллерию.
Именно так думала Мэгги, входя в гостиную. Но ничто в облике сестры не подтверждало мыслей Мэгги. Четыре младших сестры давно пришли к общему мнению, что Мэри Фрэнсис самая красивая в семье. Совершенная симметрия черт придавала ее лицу безмятежное выражение, которое временами казалось потусторонним. Монашеский головной убор только усиливал это впечатление. Она была высокой, стройной, грациозной в движениях даже под просторным, скрывающим фигуру нарядом. Но не внешний вид Мэри заставил Мэгги думать о тяжелой артиллерии. Она по опыту знала, что Мэри Фрэнсис никогда не лезла за словом в карман, редко бывала сдержанной и наносила удары с силой пушечного ядра. Мэгги никогда не считала, что Мэри годится в монахини. Ей следовало бы быть генералом.
— Приятно повидать тебя, — произнесла Мэгги, протягивая руки, чтобы обнять сестру. Погрузившись в объятия сестры, Мэгги засомневалась, не ошибалась ли она. Ей стало так спокойно. Мэгги поняла, что была совершенно искренней: ей действительно было приятно снова видеть Мэри Фрэнсис. — Никто не сказал мне, что ты сегодня к нам собираешься.
Со свойственной ей прямотой Мэри ответила:
— Думаю, это входило в план. Джей Мак боялся, что ты со страху убежишь.
Мэгги рассмеялась, но смех ее прозвучал как-то странно, и тут она осознала, что уже очень давно ей ничто не казалось смешным.