В сетях интриги
Шрифт:
Он или сразу перебьет говорящего кротким замечанием, что «дело его не касается… что лучше пойти и поговорить об этом с бабушкой, с цесаревичем или с Зубовым», смотря по тому, куда направлена стрела переносчика… Или выслушает, поглядит своими ясными глазами и заговорит совершенно о другом, словно это ветер шумел сейчас, а не человек говорил ему что-то с дурной, с доброй ли целью…
Ученье свое тоже почти забросил Александр, склоняясь к мнению некоторых из окружающих его, что звание супруга делает юношу совершенно самостоятельным, зрелым человеком, которому даже неловко как-то сидеть рядом с мальчиком-братом в качестве «ученика» и отвечать
– Ваше высочество уже сами можете заняться продолжением своего образования с помощью лекторов, конечно, но не под указкой таковых! – уверяют его и графиня Шувалова, и граф Толстой, и его прежние друзья Нелидов и Кочубей. Конечно, все они дают совет по разным побуждениям. Но Александр и сам давно тяготился принудительной формой ученья, установленной наказом бабушки. И теперь рад хотя бы на время, придравшись к своему «женатому положению», отдохнуть от всяких принуждений.
Но если переплет дворцовых происков и интриг не может коснуться юноши, другая сторона придворной жизни, раньше чуждой бывшая для него, теперь охватила и новобрачного и его подругу.
Еще и до наплыва версальских гостей двор Екатерины славился как новый «Остров любви». Важными делами правления и опасными ходами закулисных интриг занимались небольшие сравнительно группы лиц из всей густой придворной толпы, которая дает блеск и красоту двору «Северной Семирамиды». Что же оставалось делать остальным, беспечальным, здоровым от избытка, праздным до одурения?
И любовь во всех ее видах и проявлениях была главным интересом жизни для обитателей и обитательниц всех екатерининских дворцов и других роскошных жилищ столицы, где вечным праздником протекает жизнь.
До женитьбы Александр, как мы уже видели, знаком был и с этой стороной жизни. Но молодая стыдливость, стеснение, даже страх перед бабушкой, перед отцом налагали цепи на юношу. Он лицемерил перед другими и сам старался обуздывать себя.
Женитьба сразу все изменила. Естественным порядком вещей недозволенное стало обычным, даже обязательным. И это сознание своей зрелости, признанной целым светом, сразу развязало не только язык юноше, но и все его чувства, излишнюю даже, но до сих пор дремлющую чувственность.
Лишний стакан вина давал приятное возбуждение. Вольные речи, свои и окружающих, забавляли ум, горячили кровь… Брат Константин давно уже был склонен к этим пряным беседам и речам… Графиня Шувалова, словно решившая хоть чем-нибудь прикрепиться к молодым супругам, всеми силами поддерживала фривольное настроение молодого мужа. А в новобрачной в то же время исподволь, незаметно старалась посеять недовольство против супруга… Тайные цели такой игры пока были непонятны для окружающих. Но самый прием Шуваловой кидался в глаза каждому…
Может быть, замечал кое-что и Александр. Но тут работа хитрой старухи шла в ногу с его собственными настроениями, желаниями, порывами, пробужденными тем живее, чем внезапней это совершилось…
И с головой ушел Александр в игру любви, пока – с молодой своей женой… Но и он уже чуял, и все видели, что на этом не остановится мечтательный, ищущий быстрой смены ощущений юный супруг.
Иначе, собственно, и быть не могло. Куда бы ни оглянулся Александр, отовсюду неслись страстные шепоты, вздохи, начиная от покоев бабушки, от будуара его матери, где он так часто заставал одного или другого Куракина в горячей беседе с княгиней; затем, минуя дышащие негой покои и будуары знакомых ему дворцов вплоть до каждого уютного, тенистого уголка
Казалось, самый воздух при дворе Екатерины пропитан негой и призывами любви… Пары мелькают везде и всюду… Сходятся, расходятся… Меняются, правда, довольно часто кавалеры у дам, и наоборот. Но рисунок общего любовного хоровода остается неизменен из года в год: пары без конца…
Одиноких не видно. Одиночество смешно, если только это не чистое, невинное одиночество детских лет.
А легкость, с которой сходятся пары или меняют свой состав, она стала как бы законом на этом новом «Острове любви», при блестящем дворе. Мужья ничуть не обижаются на измены жен, потому что иначе с кем же придется им самим тогда запевать новые дуэты страсти, если все жены будут верны? И наконец, верная жена считает себя вправе ревновать. А ревность и смешна и тягостна для этих рыцарей Цитеры…
Видит все это Александр. И тянет его туда, в общий водоворот. Видит это и юная княгиня, жена его. Но стоит в недоуменье, с каким-то страхом в ожидании минуты, когда и ее потянет в этот красивый, щекочущий нервы, но опасный розовый туман… Да и воспитана она была совсем иначе там, в тихом Карлсруэ, при скромном маркграфском дворе, в полубуржуазном, хотя и чрезмерно чопорном семейном кругу немецкого принца… Поэтому пока только коробит Елизавету от многого, что тешит ее мужа. Боится она того, чего ищет, к чему уже стремится он всей своей малоизведавшей, алчной душой…
Но эти новые чары жизни, супружеская, законная любовь и ласки, предчувствие и первые поиски иных чар и ласк не заполняют всей жизни Александра. Он по-прежнему ищет, чем бы заполнить свободное время, особенно долгие летние дни, когда и праздников нет при дворе, и выезжать не приходится почти никуда…
И забавы юности, особенно театр, по-старому заполняют у обоих братьев и у Елизаветы долгие свободные часы их жизни.
Белая ночь спускается с прозрачно-зеленоватого неба на тихий царскосельский парк, глядит немигающими очами из-за зубчатых елей, чернеющих кружевной стеною там, на окраинах, где фиолетовые дали таинственно сочетаются с тенями вечера, где лесистые холмы и туманные перелески, поляны и луга уходят куда-то без конца, маня за собою задумчивые взоры, навевая тихую грусть…
Свежими стружками и новым лесом, сырыми досками пахнет в небольшом павильоне греческого стиля, который красиво брошен в конце аллеи, недалеко от блестящего пруда. В одном конце этого полуоткрытого, обведенного легкими колонками павильона устроена небольшая сцена на высоте полутора аршин от пола. Неубранные обрезки балок, стружки, концы досок сохнут в углу и наполняют воздух ароматом смолистого соснового дерева.
Несколько стульев и садовых скамеек, заполняющих остальное пространство, заменяют партер. Публика тоже почти собралась. Несколько дам Елизаветы сидят и болтают в ожидании спектакля с кавалерами Александра и камер-юнкерами – Ростопчиным, Кочубеем, Голицыным, которые удостоены приглашения к этому интимному зрелищу.