В сетях шпионажа, или «Час крокодила»
Шрифт:
За два часа до начала мероприятия я пришел в вайнштубе ознакомиться с обстановкой. Через минуту у моего столика возник обер-кельнер Рольф. Мы были с ним хорошо знакомы. Он давно сотрудничал с криминальной полицией и мне оказывал кое-какие мелкие услуги. Отношения наши носили официально-дружеский характер. Сделав заказ, я осведомился, много ли посетителей придет вечером.
— Очень много, — сказал Рольф.
— Вот как! — удивился я. — При такой погоде все должны после работы двинуть на дачи. Прогноз не предвещает дождя.
— Прогноз врет, как репортер. Правду говорит мой радикулит, — возразил кельнер. — Надвигается гроза.
И он отправился на кухню.
Радикулит никогда не обманывал Рольфа, а при плохой погоде кабаки всегда полны. Я закручинился. Если
— Слышал новость? — спросил я, когда кельнер вернулся с подносом.
— О какой новости идет речь? — заинтересовался он.
Надо сказать, что Рольф при всем своем внешнем лоске был весьма недалеким парнем. Его домашняя библиотека состояла из трех книг: телефонной, Правил уличного движения и Библии. Вся информация о положении в стране и мире шла к нему от клиентов. Он верил в то, что ему рассказывали, и нес услышанное дальше. Как раз на его дремучести и был основан мой расчет.
— В Стокгольме, — начал я доверительно, — завершил работу Всемирный конгресс рыжих. Решением ЮНЕСКО все рыжие заносятся в Красную книгу природы.
— Правильно, — заметил Рольф. — Рыжих не так много на свете.
— Это еще не все, — продолжал я. — Сегодняшний день объявлен Международным днем рыжих. Не исключено, что галльские рыжие захотят отметить свой праздник в лучших ресторанах города, в том числе здесь. Учти, что среди рыжих много влиятельных людей. Будет нехорошо, если для них не найдется свободных мест.
Рольф молча разбросал по столикам таблички с надписью «Reserviert» [11] .
— Как ты думаешь, — спросил он, — уместно ли будет поздравить их с праздником?
11
Заказано (нем.).
— А вот это лишнее. Далеко не каждый из них гордится цветом своих волос.
Я расплатился и на время покинул вайнштубе. Когда я снова вернулся туда, за окном уже шелестел дождь и погромыхивало. Рольф встретил меня у входа в зал.
— Впускаю только рыжих, — похвастался он.
— Ты умный человек, шеф, — похвалил я его. — Принеси-ка мне форелей и бокал легкого вина.
Заняв место в дальнем углу зала, я осмотрелся. Прямо передо мной маячил рыжеватый затылок Отто, любезничавшего со своей пассией. За другими столиками сидело еще несколько рыжих. Две дамы были явно крашеные. Вскоре появился Клюге, полный, вальяжный сорокалетний сангвиник. У входа он притормозил, вытирая носовым платком пот с лысины, покрытой рыжеватым пухом, незаметно озираясь и оценивая обстановку. Затем проследовал к свободному столику, бросив на ходу таперу: «Bitte “Berliner Luft”, Meistre!» [12] При этом он фамильярно подмигнул Гизе, которого видел впервые. Тот, привыкший ко всему, поднял руки над клавиатурой, и зал от плинтусов до плафона заполнила бравурная, ликующая мелодия. Отто оглянулся и обратил внимание на Клюге. Игра началась.
12
Пожалуйста, «Воздух Берлина», маэстро! (нем.)
Нормальная агентура не любит, когда оперработник наблюдает за тем, как она выполняет задание. Но Клюге был артистом своего ремесла. Он нуждался в публике, и этой публикой должен был стать я. Агент работал талантливо. Он все сделал на уровне мировых стандартов. Я ушел домой, когда Клюге уже пил на брудершафт с Отто, а девица последнего хохотала, задыхаясь и повизгивая от острот агента.
Клюге позвонил мне на следующее утро и сказал только одну фразу: «Die Sashe ist gelaufeu!» На русском это означает нечто среднее между «дело в шляпе» и «процесс пошел». Забегая вперед, скажу, что разработка, начатая
А я спустя пару дней навестил Рольфа в его заведении. Кельнер был хмур и обслуживал меня подчеркнуто официально.
— Ты чем-то недоволен, шеф? — полюбопытствовал я.
— Скажи по-честному, для чего тебе понадобилась вся эта канитель с рыжими? — спросил он.
— Ах, ты вот о чем! Это был обычный розыгрыш. Ничего более. Прости, если обидел. Кстати, я принес тебе кое-что. Вот, взгляни-ка. Механическая бритва. Незаменимая вещь в твоем бунгало, где, если я не ошибаюсь, нет электричества.
Рольф принял подарок и рассыпался в благодарностях.
Людоед
Транспортный «юнкерс», набрав многокилометровую высоту, крался над безбрежным лесным морем Русского Севера. Стояла темная зимняя ночь. Шел декабрь 1941 года.
В пассажирском отсеке самолета сидели лейтенант абвера Хюбель и пятеро его подопечных, завербованных в лагерях для советских военнопленных и прошедших специальную подготовку в одном из учебных центров немецкой военной разведки. Это была диверсионная группа, перед которой поставили задачу хотя бы на короткое время вывести из строя Транссибку в районе Шарьи. По ней перебрасывались к осажденной Москве дальневосточные и сибирские дивизии.
Хюбель был бодр и то и дело отпускал мажорные шуточки, стремясь поднять дух у хмурых сосредоточенных парней с пристегнутыми парашютами, которым через минуту предстояло провалиться в холодную неизвестность.
Командир экипажа обеспокоенно поглядывал на приборную панель: горючего осталось мало, едва хватит на обратный путь, а штурман все колдовал над картой.
— Мы над целью, — доложил он наконец.
— Слава богу! Приступайте к десантированию.
Штурман и второй пилот направились в пассажирский отсек. Трое русских, перед тем как шагнуть в черную дыру открытого люка, матюкнулись, четвертый перекрестился, пятый медлил, судорожно вцепившись в скобы, приваренные к фюзеляжу.
— Ты что?! — заорал лейтенант.
— Боюсь.
Это был самый сообразительный и хитрый из агентов. Из-за ранней седины он получил кличку Серый. Как раз ему и надлежало возглавить группу.
Хюбель дал знак штурману и второму пилоту. Те отодрали пальцы Серого от скоб, а лейтенант мощным пинком под зад вышвырнул русского из самолета, после чего захлопнул люк. «Юнкерс» лег на обратный курс.
Ночное десантирование непростое дело. Во время приземления один повис на дереве метрах в пятнадцати от земли. Замерзая, он долго орал и просил, чтобы его сняли, но, в конце концов, умолк и перестал раздражать остальных. Те довольно быстро нашли сброшенные вместе с ними ящики с орудием и взрывчаткой, а вот контейнера с продовольствием никак не могли обнаружить. Истоптав в безуспешных поисках десяток квадратных верст дремучего леса, умаялись и развели костер. Дико хотелось есть. Серый первым подал мысль насытиться мясом подвешенного. Автоматными очередями они перешибли стропы и, когда покойник свалился к их ногам, проворно раздели и расчленили труп. Жаркое, приготовленное на самодельном вертеле, оказалось неожиданно вкусным. Горячая пища вернула им самообладание. Быстро построили землянку и начали судить да рядить, как быть дальше. То, что их выбросили не туда, куда планировалось, сомнений вызвать не могло. Чащоба, в которую они попали, лежала где-то за пределами имевшейся у них карты. Разногласия между диверсантами носили чисто тактический характер: одни предлагали немедленно пробираться лесами на запад к своим, то есть к немцам, другие — ждать оттепели, а дождавшись ее, опять-таки идти к линии фронта. О явке с повинной речи не было, поскольку всех, прежде чем послать на задание, повязали кровью. В итоге решили отсиживаться в землянке до весны. Питаться предполагали дичью. Ее, однако, не оказалось в звеневшем и потрескивавшем от сорокаградусного мороза бору. Пришлось есть человечину. К закланию приговаривали слабейших. Последние двое долго боролись во тьме вонючей норы, рыча и полосуя друг друга ножами. Победил Серый.