В шкуре зверя
Шрифт:
– Я, пожалуй, пощажу тебя, – медленно, как бы в раздумье, проговорил Хаим-Лисица.
Несмотря на это, человек не кинулся целовать его туфли, вознося хвалу богам. Видно, он и вправду знал Хаима, или просто был догадлив.
– Эту ночь ты простоишь, касаясь своим недостойным лбом земли, которую ты осквернил лживой клятвой, – изрек Хаим, – а завтра на рассвете принесешь мне шкуру серебряного пса… Тогда я тебя помилую. И даже дам отсрочку. Еще на год.
– Шкуру этого дьявола? – смертельный испуг исказил тонкие черты человека. – Но, повелитель, все знают о страшном серебряном дьяволе,
– Посадить на цепь Таната? – Хаим захохотал и брезгливо откинул голову должника мягким носком туфли. – Что ж, возможно, они не так уж и наврали. Завтра ты, лживая собака, недостойная называться мужчиной, увидишь этого демона без цепей. И принесешь мне его шкуру. Или умрешь. А сейчас молчи, твои вопли мешают мне размышлять о судьбах мира, и вообще, я от них теряю аппетит.
С этими словами Хаим ушел в свой шатер и вышел только к полудню. Вчерашние сцены с должником вызвали у разбойной братии различные споры в предвкушении интересного и захватывающего зрелища. Но, тем не менее, никто из них не сомневался, что бедняге суждено умереть…
Лучники заняли свои места – забрались повыше на скалы вокруг всей поляны. Другие воины остались внизу, но разодеты они были как на битву. Бряцая оружием и доспехами, они образовали большой круг. И вот из пещеры вышел дюжий полуголый парень, который, демонстративно играя мышцами, вел на цепи огромного серебряного пса – то ли собаку, то ли и впрямь самого властителя преисподней. Люди Хаима, привыкшие к подобному зрелищу, и то не удержались – забормотали молитвы подателю жизни – Ахура-Мазда и Митре, ибо страшен оказался смиренный демон, и до такой степени, что дальше уже просто некуда…
Пса вывели на середину стоянки. Поводырь наклонился и, под сдавленные вздохи и перешептывания, спокойно снял с него цепь и тотчас спрятался за спинами наблюдателей. А демон не двигался – словно застыл.
Когда это случилось в первый раз, он, исполнившись безумной надежды, сбил с ног своего стражника и рванулся из лагеря Хаима, как ему казалось, быстрее ветра. Но стрелы оказались быстрее. Не успел он опомниться, как несколько стрел обожгли его тело, и его, залитого кровью, привязали на прежнее место, в пещере.
Йонард думал, что умрет, и приветствовал смерть, жалея лишь об одном – что умирает, не отомстив…
Но он поторопился. Раны заживали… как на собаке, и полностью затянулись к вечеру следующего дня. А на рассвете он положил первый камень в здание небывалого могущества и власти разбойничьего главаря Хаима-Лисицы, разорвав в клочья его несостоятельного должника. У него не было другого выхода. Кривая сабля наступала на него спереди, нож полуголого разбойника – сзади, а стрелы Хаимовых лучников дрожали на тетивах со всех сторон.
У него и сейчас не было выхода. Если этот несуразный человек попытается его убить – ему придется отвечать. Но если он не станет драться, если бросит саблю в песок – тогда пусть Хаим и его шайка делают, что хотят.
Разбойники зашевелились и расступились, пропуская Хаима. Тот неторопливо и важно проследовал к своему месту и опустился на сложенный вчетверо ковер.
Ах, как хотелось достать его в стремительном прыжке и сжать на горле железные челюсти. Но лучники были настороже, видно, понимали, какие отчаянные мысли бродят в огромной голове серебряного демона.
Вытолкнули в круг и должника. Он шагнул было назад, затравленно озираясь, не смея поднять глаза на собаку, но Хаим двинул бровью, и круг разбойников сомкнулся за ним.
Медленно, нарочито-красивым движением, Хаим отцепил от пояса кривую, всю в драгоценных камнях саблю и тонкий кинжал и бросил то и другое в пыль к ногам человека, вызвавшего его неприязнь.
– Принеси мне его шкуру, – почти ласково произнес Хаим.
И в это время в освященный традицией (надоевшей, правда, но все-таки традицией) ход поединка вмешалась третья сила. Тощая темноволосая девушка, закутанная в линялый бурнус, растолкала дюжих разбойников, выскочила на середину и, не обращая внимания на страшного зверя, упала на колени перед Хаимом. Это была его младшая, не слишком любимая жена Айсиль. Больше прислуга, чем жена. Хаим нахмурился, глядя на своевольную женщину и пытаясь сообразить, что ей надо, но Айсиль недолго держала его в неведении.
– Пощади моего отца, повелитель. Он не богат, но предан тебе всей душой. Он умен, повелитель, он очень умен. Он придумает что-нибудь, обязательно придумает, я его знаю!
Душераздирающий визг раздражал Хаима. Он терпеть не мог своеволия в женщине, тем более в своей. Он медленно поднял руку и щелкнул толстыми пальцами. Двое разбойников, доверенные слуги-телохранители повелителя, рванулись вперед, как собаки, спущенные со сворки, и принялись охаживать тощую фигурку плетьми. Девчонка заверещала так, что зазвенело в ушах, а близкие горы откликнулись эхом, но никто из разбойников не шевельнулся. Они смотрели на неожиданное представление равнодушно и терпеливо, как сам Хаим. А девчонка Айсиль тонко кричала, цепляясь за битый камень:
– Пощади моего отца, повелитель! Разве плохую похлебку варю я тебе каждый день?
Пожалуй, и лучший друг не назвал бы Йонарда благородным героем, готовым умереть из-за какой-то тощей облезлой девчонки, тем более – чужой жены. Он и сам не понял, какая блажь ударила в его собачью голову, но он рванулся вперед и ударился о разбойника широкой грудью и львиными лапами. Тот повалился, увлекая пса за собой. Йонард двинул плечами, дернулся и вскочил… вскочил на ноги. Разбойники шарахнулись в стороны. Интерес на их лицах сменился суеверным ужасом. Лишь Хаим-Лисица сохранил остатки достоинства, да и то потому, что сидел. Йонард осознал случившееся, когда копна черных волос упала ему на глаза.