В шутку и всерьез
Шрифт:
Новинка изобретательного Фрэнка потерпела неудачу. Но ей была уготована большая судьба. Любители атаковать находили новые пути наступления, их теоретические противники улучшали защиту белых. Скоро минет полвека с тех пор, как появилось это глубочайшее шахматное откровение, а до сих пор еще не дан окончательный ответ на вопрос; какую сторону предпочесть? И в наши дни гроссмейстеры часто применяют любопытнейшее открытие американца в самых ответственных турнирах…
В партии нашего гроссмейстера особых приключений в дебюте не было. Его противник предпочел отказаться от атакующих возможностей и примирился с тем, что позиция уравнялась. Поединок принял спокойный характер, и вскоре
Запрещено! Но попробуйте урезонить темпераментного Мигуэля Найдорфа! После каждого хода он подбегает к коллегам и спрашивает:
– Как я стою? Хорошо или плохо? Хороший ход сделал?
С подобными вопросами он обращается к гроссмейстерам, находящимся в публике. При этом аргентинец нервничает, имея не только плохую, но даже выигрышную позицию.
Однажды Керес решил разыграть беспокойного аргентинца.
– Как моя позиция? – спросил Найдорф, сделав ход, которым он получал неотразимую атаку.
– Скверная! – уверенно ответил Керес. – Ты проигрываешь.
Найдорф заразительно засмеялся и… похлопал Пауля ладошкой по щеке.
Но мы опять отвлеклись. В самом разгаре миттельшпиля наш гроссмейстер вдруг увидел интереснейшую комбинацию с жертвой коня. Интереснейшую – да, но принесет ли она ощутимую выгоду? Пятьдесят минут обдумывал гроссмейстер последствия жертвы и, наконец, решительно подставил коня под бой.
Гул пронесся по залу, когда демонстратор повторил этот ход на большой доске. Жертва – явление сравнительно редкое и всегда вызывает восторг любителей, ибо сулит обострение борьбы, серию взаимных тактических ударов. А чего еще жадно ждет от шахматиста зритель?
Оценивая жертву, обсуждая варианты, публика шумела все сильнее. И тут один из участников обратился к судье с требованием навести порядок в зале. Ведь трудно бороться и творить перед сотней взбудораженных людей. Особенно в советских турнирах: здесь буквально все зрители прилично разбираются в шахматах и жарко спорят о достоинствах хода, предлагают собственное продолжение игры.
Что делать? Как остепенить публику? Думали принимать меры административные, наказывать шумящих. Потом пришли к выводу – не годится. Часто взволнованный зритель вскрикивает, сам того не замечая. Как его накажешь? Где-нибудь в опере такого нарушителя сразу же успокоят соседи – не мешай! – а на турнире соседи и сами на прочь потолковать об интересной позиции.
Были предложения изолировать играющих, посадив их в отдельной комнате, близкой к сцене. В экстренных случаях так и делается, но против этой меры возражают многие шахматисты. Они хотят творить именно на глазах болельщиков, это их вдохновляет. Так до сих пор и продолжается игра в огромных залах. Чересчур уж беспокойных зрителей успокаивают администраторы.
Особенно страдают от шума в зале мастера старшего поколения. Нервы уже не те! Я лично однажды пробовал даже затыкать уши полированными головками пешек. Но это мало помогло и лишь вызвало усмешки всегда имеющихся в зале остроумцев.
Более радикальные меры предпринял Ботвинник. Решив навсегда ликвидировать влияние шума на мозговой процесс, он сыграл с Рагозиным специальный тренировочный матч. Рядом с шахматной доской ставился радиоприемник, кричавший на полную мощность. Попутно вырабатывался иммунитет против табачного дыма противника: Рагозин курил на протяжении матча самые вонючие папиросы.
Теперь Ботвинник сидит за столиком пять часов, как
– Миша что-то зевнул!
Человек непосвященный изумленно спрашивал:
– Почему? Ведь у него отличная позиция!
– О, меня-то вы уж не обманете! – говорил Рохлин. – Посмотрите, какие у него красные уши. Верный признак – что-то просмотрел!
Известно также, что Ботвинник начинает усиленно затягивать галстук в критических позициях. Когда же его ничто не тревожит, он сидит абсолютно спокойно, лишь изредка осторожно поправляет очки.
Сильнейшие шахматисты мира умеют сдерживать свои страсти, на них не действует даже шум в зале. Посмотрите на бланки для записи партий Михаила Ботвинника, Василия Смыслова, Пауля Кереса. Все ходы записаны у них каллиграфически-четким почерком, Смыслов не меняется в лице и тогда, когда что-нибудь "зевнет", а у Кереса при столкновении с неожиданным ходом неприятеля лишь "по девичьи" краснеют щеки.
Другие гроссмейстеры более экспансивны. Марк Тайманов, например, после каждого хода вскакивает со стула и бегает по сцене от столика к столику. Давид Бронштейн, раздумывая нвд ходом, любит накручивать на палец волосы и тихонько их подергивать. Увы, с годами у него все меньше остается возможностей следовать любимой привычке!
Беда с теми, кто привык раскачивать ногой под турнирным столиком. Поставит ногу на носок и дрыгает ею часами. Однажды в матче СССР – Великобритания в 1947 году встретились два таких любителя "поиграть ножкой" – гроссмейстер Бондаревский и английский мастер Винтер. Что творилось за этим столиком! Шутники утверждали: соседняя сейсмологическая станция зарегистрировала в тот день первое в истории Англии землетрясение.
Порывистый Михаил Таль во время игры концентрирует свое внимание не только на доске. Ему не терпится узнать настроение противника, понять, что тот переживает. Ведь это очень важно определить – испугал ли твой ход неприятеля или, к твоему несчастью, обрадовал.
В чемпионате СССР 1958 года я впервые в жизни встретился за доской с Талем. Я слыхал, до этого, что играть с ним трудно, что рижанин якобы гипнотизирует противников. "Ничего, – успокаивал я себя. – Не таких видали!"
Мы с Мишей сели за столик. Я играл белыми и сделал первый ход ферзевой пешкой. Миша моментально вывел королевского коня и… внимательно посмотрел на меня своими выразительными черными глазами. Десять секунд не сводил он с меня взгляда, двадцать. Вначале я терпеливо сносил пристальное наблюдение, затем мне стало не по себе.
Быстро сделал я свой второй ход – на сей раз пешкой ферзевого коня. Таль продвинул на одно поле пешку "Играет староиндийскую – дебют рискованный". Миша, вероятно, тоже волновался: что-то изберут белые? Он наклонился чуть вперед, и вновь его пытливые глаза повели разведку моего лица. Уж очень он хотел что-то прочесть на нем. Я поежился. Конечно, в гипноз я не верил, но и выдерживать такие взоры стало невмоготу.
И тут я нашел выход. Сказалось-таки выработанное годами искусство защищаться. Передвинув своего ферзевого коня, я уставился страшными глазами в глаза моего молодого партнера. Это возымело мгновенное действие. Вежливый и воспитанный Миша в пылу боя просто не замечал, что вел разведку не только на шахматной доске. После того, как я молча, но все же решительно выразил свой протест против подобной локации глазами, мой противник улыбнулся, как бы извиняясь, и за всю партию потом ни разу не смотрел в мою сторону.