В сладостном бреду
Шрифт:
— Какое могущество — чувствовать, что ты можешь изменить ход истории по своему усмотрению. — Кадар улыбнулся. — Но в то же время ты не настолько свободен, чтобы выезжать за пределы Дандрагона без отряда солдат.
Вэр благоразумно сдержался, стараясь не выдать своих чувств. Ему пора бы уже привыкнуть к подобным уколам. Это происходило довольно часто.
— Мне совсем не обязательно оставаться за этой крепостью. Это мой выбор.
— Тогда почему бы не покинуть страну? Зачем принуждать себя выбирать между Саладином и Конрадом? Тебе нет дела до них обоих.
Вэр
— Видит Бог, я не позволю этому ублюдку заставить меня уехать.
Кадар покачал головой.
— Я полагал, что Храм должен был бы излечить тебя от греха непомерной гордыни.
— Почему? Войны в мире происходят от гордыни, Каждого она поразила. — Он поднялся и поставил бокал на стол. — За исключением, пожалуй, тебя, Кадара бен Арнауда. Держись подальше от гречанки. Вожделение делает мужчин уязвимыми.
— Я испытываю к ней только жалость. Хотя я мужчина и временами могу позволить себе плотские удовольствия. — Кадар улыбнулся. — У нее прелестная грудь.
Белая, высокая, увенчанная упругими розовыми сосками.
Воспоминания вызвали у Вэра резкую боль в чреслах. Но не было причин испытывать такое возбуждение. Только прошлой ночью он брал женщину в свою постель и вволю насладился ею. И все же плоть вновь мучила его, сильнее и настоятельнее, чем когда-либо. Возможно, все дело в вызове, который она бросила ему, в его гневе… Женщины, которых он привозит в Дандрагон, для удовлетворения своих потребностей, охотно выполняют любые его прихоти. Совершенно естественно, что вызов обострил его желание.
— Вэр, — обеспокоенно произнес Кадар, глядя ему в лицо. — Она все еще очень слаба.
— Тогда постарайся, чтобы она побыстрее поправилась, и отошли ее отсюда. — Он улыбнулся отчаянной, безрассудной улыбкой. — Кажется, она и есть та самая заноза в моей лапе, которая колет мои чресла каждый раз, когда я оказываюсь подле нее.
— Отправлю, как только смогу. — Кадар нахмурился. — Тут могут возникнуть трудности. Я не уверен, что ей есть куда идти. Она сказала, что ее отца убили во время нападения на караван. — Он покачал головой. — Но я думаю, она была одна.
— Зачем ей лгать?
— Потому что ей есть что скрывать. Она шла в самом конце каравана, там, где обычно отводится место для бедняков. Сомневаюсь, было ли у нее больше имущества перед нападением Хассана, чем тогда, когда мы ее нашли. Женщина без средств, путешествующая одна… — Кадар помолчал. — Это непомерный риск. Только отчаяние могло заставить решиться на такое.
Он не хочет слушать ни о чьем страдании. Он и сам уже сжился с ним, словно со старым хорошим приятелем. И, конечно, не станет рисковать, сочувствуя этой женщине. Главное, чтобы между ними, не дай Бог, не возникло никаких связей, основанных на общей боли.
— Она должна уйти. Сотворил проблему, так решай ее.
Кадар кивнул.
— Я попытаюсь. Будь терпелив.
Вэр этим ни в малейшей степени не отличался.
— Реши эту задачу, иначе я сам найду выход. — Он направился к двери. — Становится темно. Мне надо проверить посты на крепостных стенах. Пойдешь со мной?
Кадар покачал головой.
— Пожалуй,
Как и ожидал Вэр, часовые были все на своих постах и не спускали глаз с окрестностей. Эту бдительность воспитали тяжелые уроки в прошлом. Вэр обратил внимание на мальчика, бегущего через двор, освещенный множеством факелов. Он слишком мал, подумал Вэр с досадой, ему не больше двенадцати. Надо сказать Абдулу, чтобы для Дандрагона никого моложе шестнадцати в деревне не набирали. Завтра он отошлет парнишку домой. Вэр медленно двинулся к краю крепостного вала. Солнце уже село, и дальние горы накрыл пурпурный закат.
Но на одном из склонов третьей горы мерцала маленькая светящаяся точка костра.
Вэр знал, что она там будет. Она всегда находилась там. Он приходил сюда, к крепостному валу, каждый вечер и смотрел на этот огонек, бросающий ему вызов из темноты, напоминающий, что он никогда не будет в безопасности и за этими толстыми стенами.
— Добрый вечер, Ваден, — тихо поприветствовал он кого-то у далекого костра.
Он не сводил с него глаз, пока не спустилась полная тьма. Затем направился к двери, ведущей внутрь.
— Лорд Вэр. — Жасмин вышла из тени внизу лестницы, ведущей в зал. У нее вошло в привычку поджидать его возвращения оттуда. Мудрая Жасмин. Каким-то образом она чувствовала горечь отчаяния, что скребла его сердце, и всегда была готова смягчить это дикое напряжение.
— Женщину? — спросила она. — В ваши покои?
Его покои находились слишком близко к комнате гречанки, а он не расположен быть близко от нее сегодня ночью. Ее язык жалил и раздражал, а тело вызывало слишком сильное вожделение.
— Пришли ее в зал. — Он спустился по лестнице, опередив ее. — И вина, много вина.
— Я пришлю Ташу, — сказала Жасмин вслед ему. — Она всегда доставляла вам удовольствие.
Ему этого не нужно, он хотел лишь освободиться от наваждения, вызванного белокурой Tea из Димаса.
И забыть о крошечном, неумолимом огоньке, горящем на склоне третьей горы.
Tea остановилась на нижних ступенях каменной лестницы, нерешительно глядя на арку, ведущую в зал. Всего минуту назад она слышала голоса под аккомпанемент лиры, но сейчас оттуда не долетало ни звука. Близилась полночь, и он, должно быть, уже поднялся в свои покои. Скорее всего ей придется подождать до утра. Она почувствовала облегчение. Скрип кресла… Он все еще здесь.
Значит, предлога избежать еще одного столкновения нет. Что ж, возможно, это к лучшему, ей не придется ждать. Она и так слишком долго собиралась с духом, чтобы пойти на эту встречу.
Tea сделала глубокий вдох, прошла через прихожую в зал и… замерла на пороге, широко открыв глаза от изумления.
Вэр с бокалом в руке лениво растянулся в большом кресле с высокой спинкой возле огромного очага.
Он был совершенно голый.
Увидев Tea, он поднял бокал в знак приветствия.
— Добрый вечер, Tea из Димаса. — Его слова звучали несколько невнятной — Как мило с вашей стороны присоединиться к нам.