В споре со временем
Шрифт:
Никто из нас не мог предположить, что через два месяца эта улица по вечерам будет погружаться во мрак, а добрая часть беззаботно гулявшей молодёжи наденет военную форму...
* * *
В конце ноября 41-го года муж написал мне, что из них формируют гужтранспортный батальон.
Вместо желанной артиллерии математик Солженицын со своим университетским дипломом оказался... в обозе.
"Началась война, и Нержин сперва попал в ездовые в обоз и, давясь от обиды, неуклюжий, гонялся за лошадьми по выгону, чтобы их обратить или вспрыгнуть им
Время для Солженицына как бы остановилось. Запрягать лошадей, да ещё находясь в глубоком тылу... Это - когда пала Керчь. Когда идут "особенно ожесточённые бои на ростовском направлении". Его всегдашние жизнерадостность и оптимизм сменились апатией, безразличием ко всему... Ему хочется только окончания войны, чтобы вернуться к своим и к своим старым занятиям.
"Враг должен быть остановлен повсюду. Этого требует создавшееся обострённое положение",- прочла я в газете "Правда" 27 ноября.
И я у себя в Морозовске - в тревоге и напряжении. Школа закрыта в связи с приближением линии фронта. Я коротаю дни, занявшись самообразованием. История, география, немецкий язык, даже астрономия ночью выбегаю изучать звёздное небо. Вяжу. Делаю краткие записи в дневнике. Жду писем. И жду неведомого чуда...
Оно и в самом деле произошло - 29 ноября диктор Левитан громовым голосом на всю страну объявил, что отбит Ростов, наш Ростов!
В то время, когда в маленьком карманном атласе Сани зашагали красные флажки, у меня в дневнике замелькали восклицательные знаки:
Победа под Москвой! Идут к Орлу! Наступаем! Таруса! (Наша Таруса!) Наро-Фоминск! Новосиль! Керчь и Феодосия! Малоярославец!
А в положении Сани всё ещё никаких изменений.
"Сегодня чистил навоз и вспомнил, что я именинник, как нельзя кстати пришлось",- написал он в письме ко мне 25 декабря.
Положение обозника угнетает. В тяжёлые минуты мечтается об окончании войны. Но нет: "Нельзя стать большим русским писателем, живя в России 41-43 годов и не побывав на фронте".
Я жила ожиданием писем от мужа. Когда писем долго не было, перечитывала более ранние. И каждое утро я с надеждой ждала, не принесёт ли почтальон маленький треугольник.
23 марта, сидя после завтрака у окна, я читала "Молот". Улыбающийся красноармеец в шинели и шлеме подошёл к окну. Глазам своим не поверила! Как безумная бросилась на крыльцо. Мне казалось, что я упаду в обморок. Столько мыслей пронеслось мгновенно в голове: "Куда едет? Не на фронт ли? Скоро ли от меня уйдёт?" - Нет, он едет в командировку и заехал ко мне. Уедет только ночью. Какое счастье! Весь день - сплошной праздник! Подарила Сане фотографию с надписью:
"После полугодовой разлуки смело встречаю новую, даже более длинную не окончательную".
Ушёл в 3 часа ночи и больше не вернулся.
Горжусь
Эта командировка в штаб Сталинградского Военного округа решила судьбу моего мужа.
Его диплом произвёл магическое действие. Он тут же получил направление на артиллерийские курсы.
* * *
В феврале и марте на фронте царило относительное затишье.
Зато в нашей с мужем судьбе начались перемены. Саня распростился со своей "лошадиной ротой", а я вернулась в Ростов. Идя рядом с повозочкой, на которой мальчик катил мой чемодан, я не переставала улыбаться. Меня не пугали ни выбитые стёкла, ни разрушенные постройки, ни сгоревшие здания.
Через несколько дней я уже работала лаборанткой на кафедре физической химии РГУ.
Мы занимались важными вещами - изготовляли запалы. Сами делали пробирки из стеклянных трубок, калибровали их, заполняли содержимым, запаивали. А потому я имела полное право похвастаться мужу: "...работаю под лозунгом: "Смерть немецким оккупантам!". Поэтому можешь не зазнаваться и гордись своей женой!"
Ростов в то время был прифронтовым городом. Ведь немцы находились всего лишь в 60 км от нас. Таганрог был в их руках.
Каждый 4-й день весь химфак отправлялся на трассу - рыть противотанковые рвы. Трамваи в Ростове не ходили. Приходилось идти по городу пешком до Сельмаша (через всю Нахичевань), а потом - по степи. На ходьбу туда и обратно уходило часов 5, да часов 7 работали лопатами.
Мне, никогда не отличавшейся крепким здоровьем, сначала нелегко давалось то, что было общей долей и общим долгом всех, кто оказывался в прифронтовой полосе. После первой трассы я простудилась, после второй простуда перешла в страшный грипп.
Но скоро к работе на трассе привыкла. Втянулась. Особенно, когда весна вступила в свои права. Повсюду была молодая травка, начинающие зеленеть деревья. Здоровый, чистый воздух, на котором физическая работа казалась нетрудна!..
Тревожило другое - я не знала ничего о Сане.
И вот Таисия Захаровна,- Санина мама - такая же экспансивная, как я, прибегает 2 мая ко мне на работу. По её лицу вижу, что известие радостное. Таинственно улыбаясь, она открывает сумочку и протягивает мне... долгожданный треугольничек.
– Откуда?
– не удержалась я.
– Из Костромы...
– Как он туда попал?
Боже мой, какое счастье! Саня - в училище, уже курсант. И пробудет там не каких-нибудь полтора-два месяца, а по крайней мере до 1 августа.
Все страхи разом кончились. Стало легко-легко на душе. И жизнь - такой ко мне доброй...
Не прошло и полумесяца с момента прибытия Сани в училище, как он уже утомился от необычной для него жизни.
Даже то, что у него для книг был специальный портфель, командир назвал "студенческой распущенностью" и велел, чтобы портфеля у него не было.