В стороне от больших дорог
Шрифт:
Детский дом, куда поступила моя мать, получил в свое пользование особняк на 3-ей линии Васильевского острова. Это заметное красное кирпичное здание между Большим и Средним проспектами. Потом там после нас обосновался, если не ошибаюсь, Гидрографический институт.
А тогда это был роскошный особняк, брошенный его владельцами в дни революции в спешке, со всеми вещами. Дом долго стоял закрытым и каким-то чудом не был разграблен.
Прекрасные залы, зимний сад, кухня, полная роскошной посуды, мебель, библиотека.
Детей разместили в больших комнатах, воспитателей — в маленьких, где, по-видимому, жили гувернантки и прислуга. Мать получила такую комнату с трельяжем из карельской березы с полным набором парфюмерии и белья.
Первое, что совершила администрация детского дома —
Мы, мальчишки, скорее, пока книги не сожгли, перерыли сколько смогли, вырывая наиболее интересные картинки. Я взял себе одну книжку целиком. Роскошно изданное «Руководство по парусному спорту», Это было описание парусных яхт, их устройства и плавания на них. Я не порвал эту книгу. Я ее подробно изучил. Яхтсменом я потом не стал, но научился читать чертежи, увлекся техникой, хорошо освоил конструкцию яхт, системы их парусных вооружений и способы управления ими. Поскольку к этому времени я уже научился кое-что мастерить, то, естественно, начал строить кораблики. Сначала самые примитивные, а потом и более сложные. Были у меня впоследствии и суденышки, плавающие с помощью винта, вращающегося от механизма будильника, были и парусники. Высшим моим достижением была яхта 60 см в длину, с пятью парусами, выполненная со всеми мелочами, вплоть до блоков на тросах. Все строго по чертежам.
Не помню каким образом, но эта моя модель потом долго стояла в витрине игрушек в Гостином Дворе на Невском проспекте.
Зимой 1921-22 годов мы с матерью снова поменяли свое место жительства. Она, по ходатайству своей старой знакомой, перешла работать воспитательницей в интернат, который помещался в здании бывшей Мариинской женской гимназии на Кирочной улице (теперь Салтыкова-Щедрина).
Новое заведение было куда более мощным. Огромное здание гимназии, рядом флигель, где проживали сотрудники. За домом огромный сад, спортплощадка, хоздвор, баня. А через дорогу, за музеем Суворова, в середине квартала — огромный огород. На нем, кроме основного интернатского участка, были небольшие грядки для служащих. И здесь интернату досталось кое-что от бывших владельцев. Так, все девочки интерната носили платья бывших воспитанниц — темно-бордовые с белыми передниками.
В интернате жили и мальчики, и девочки. Человек двести. Возраст от 4-х до 16-ти лет. В главном здании помещались и спальни, и школьные классы.
Мы с матерью получили 18-ти метровую комнату, окнами в сад. Переезжали зимой. Хорошо помню технологию этого переезда. Из-за отсутствия денег на транспорт, все наши скромные вещички перемещались по городу вручную волоком. А поскольку санок у нас тоже не было, то мать использовала в этом качестве большой поднос из-под самовара, привязав к нему веревку. Сколько рейсов сделала она через весь город? Не помню. Но так или иначе мы перебрались.
Начался новый этап моей жизни.
Я был тогда, если не ошибаюсь, в 5-ом классе. Это был период огромной мальчишеской активности. На что мы только не тратили свои силы? Зимой бегали в Таврический сад. Разбежавшись, бросались животом на санки и мчались с горок, соревнуясь, кто лучше маневрирует ногами. На замерзшем пруду катались на коньках, веревками привязанных к драным валенкам. Летом часами играли в лапту, футбол и попа-загонялу. А потом, на полдня, большой группой уходили купаться куда-то за Охту, к даче Долгорукого. Осенью много времени уходило на огород.
Хочу сказать несколько слов об учебе в этой школе. Общий стиль преподавания и здесь был гораздо выше современного. Прекрасные учителя. Особенно запомнился физик. Он учил нас самих «открывать законы природы», наблюдая явления в окружающем мире, находить в них закономерность. Вместе с нами он делал несложные приборы, проводил опыты. Все кругом в наших глазах становилось совершенно иным, понятным, интересным. Именно он заставил меня заинтересоваться физикой.
Но, пожалуй, самым значительным из наших увлечений того времени было занятие пиротехникой. Как-то нам в руки попала книжка, чуть ли не 18-го века — руководство по изготовлению фейерверков. Там
Конечно, самым сложным было добывание химикатов. Кое-что мы покупали в магазинчике на Садовой улице, где торговали химикатами для химических классов школ. Но главным нашим снабженцем был школьный химик, который приносил нам многое из необходимого.
По вечерам, на радость всем ребятам и педагогам, мы устраивали фейерверки. Наши ракеты поднимались вверх метров на 50, взрывались там и рассыпали во все стороны разноцветные звезды; вращались, рассыпая искры «солнца», мчались бесхвостые горизонтальные ракеты. Все были довольны зрелищем, но почему-то никому в голову не приходило, что это очень опасно. Ведь мы большими дозами терли в ступках порох, молотками забивали его в гильзы. Достаточно было небольшой искры…! Как мы остались живы и здоровы, я до сих пор не понимаю.
В 1924 году мать из интерната ушла, но на этот раз не в другой интернат, а вообще с работы. Почему — не знаю. Ей ведь было тогда всего 47 лет. Как бы то ни было, а комнату мы должны были освободить.
Мать сняла комнату на Фонтанке, 75 (около Гороховой улицы). Неплохая 20-ти метровая комната, окнами на Фонтанку. Там мы прожили 14 лет. Здесь совершенно изменился наш образ жизни. То, что я перешел уже в четвертую школу, не беда. Я быстро сошелся с новыми ребятами. Важно другое — мать перестала получать зарплату. На что жить? Она обратилась за помощью к своим четырем братьям. Они посовещались между собой и обещали давать ей ежемесячно по 10 рублей каждый. Давали, но не аккуратно и не все. Надо было зарабатывать. Мне было 14 лет, мать никакой специальности не имела.
Этот момент моей биографии можно считать переломным. Детство кончилось. Я понимал, что с детскими развлечениями теперь покончено, все, что я смогу делать, должно быть направлено на заработки. К счастью, я многое уже умел делать своими руками. Вывод был однозначный — буду помогать матери, а если смогу, то и кормить ее.
После нескольких проб мать научилась шить матерчатую обувь. Женскую, для дома и для сухой погоды. Материалом служили куски более-менее прочных тканей, а подошву она делала веревочную. Фасоны были самые разные. От «тапочек» и «лодочек» на плоской подошве, до туфель на каблуках и ботинок на шнуровке. Конечно, все это происходило с моей помощью. Я делал из березовых поленьев колодки и каблуки. В магазинчике на Садовой, где продавалась разная мелочь для сапожников, покупал обрезки кожи, из которых делал задники, стельки и набойки. А если обувь была со шнуровкой, то ставил на нее «колечки», в этом же магазинчике купленные. Постепенно выросло и число заказчиков, преимущественно пожилых людей. Обувь эта была очень удобна, дешева. Ноги в ней не уставали. Купить же заводскую, кожаную обувь было в то время непросто, а многим и не по средствам. Постепенно основным источником средств для жизни стал мой труд, хотя совмещать его с учебой в школе, а затем и техникуме было трудновато. Как же я зарабатывал в те годы?
Было, например, обыкновенное репетиторство. Приходила скромная девочка с зажатым в кулачке полтинничком и я объяснял ей как решать заданные на дом задачки и примеры по математике. Кроме того, я проводил электрические звонки в квартирах, переплетал старые книги и комплекты журналов. Научился даже переплетенное обрезать и делать золотой обрез.
Я ремонтировал мебель — расшатавшиеся стулья, незакрывающиеся шкафы и тому подобные мелочи. Но делал и крупные работы. Так, однажды, меня попросили «укоротить диван», так как он не помещался в отведенное для него место. Укоротил. Даже обеденный стол один раз сделал.