В стране литературных героев
Шрифт:
А.А. (тоже тихо): Верно, похоже! Но ты напрасно удивляешься. Ведь именно так и разговаривает Гамлет в пьесе Шекспира.
Софья (принужденно): Как поживаете, принц?
Гамлет: Верите ли-превосходно! По-хамелеонски. Питаюсь воздухом, начиненным обещаньями. Так не откармливают и каплунов.
А.А.: Вы должны простить принцу его не совсем обычную манеру изъясняться. Поверьте, все правила хорошего тона он знает в совершенстве!
Милом:
Гена: А что тут такого? Как хочет, так и говорит!
Химена: Нет для трагедии ужаснее угрозы, Чем низменный язык презренной прозы.
Гамлет (презрительно): Слова, слова, слова…
Милон: Благо бы речь шла только о словах! Однако ж в негодование приводят не только слова, но и поступки ваши, несовместимые с правилами классицизма! Вы осмелились войти в отношения – подумать только! – с призраком! А разве просвещенный вкус не внушает нам, что все чудесное, все невероятное на сцене нелепость и вздор, безумию подобный!
Гамлет: Э, нет! Я безумен только в норд-норд-вест. При южном ветре я еще отличу сокола от цапли.
Софья (холодно): Не смею судить о соколах и цаплях, однако ж все ваши поступки показывают, что вы даже не в силах отличить отпрыска благородного рода от низкого простолюдина! Добро бы еще вы были героем комедии, какова я, несчастная! Увы, я по необходимости должна взирать на мерзостного Митрофана и его фурию мать! Но вам ведь выпало счастие быть героем трагедии!.. И что же видим мы! Трагический герой, принц королевской крови, наследник трона якшается с кем? Фи! С низким простонародьем, с площадными актерами! Как равный, он беседует с грязным могильщиком, не гнушаясь держать в руках череп какого-то скомороха, давно сгнившего в безвестной могиле!
Гамлет (грустно): Бедный Йорик…
Софья: А эти вечные драки и дуэли! Разве вам не известно, господин Гамлет, что, согласно правилам классицизма, все эти низкие зрелища не должны происходить на подмостках? В самом крайнем случае о них надлежит сообщить в приличествующих выражениях как о событиях, случившихся где-то там, в отдалении от зрителя, за сценой!
Родриго: Увы, они правы, любезный мой собрат! Но много хуже то, что вы – дрянной солдат. Ведь воину – так мудрость начертала Не говорить, но действовать пристало!
А.А.: Насколько я понимаю, господин Родриго, вы упрекаете Гамлета в том, что он мучился сомнениями, вместо того чтобы решительно, без колебаний отомстить за своего покойного отца?
Родриго: Ну да! Ведь у него раздвоено сознанье! И шагу он не мог ступить без колебанья…
А.А.: Однако, мой доблестный
Гена: Ага? Сами колебались, а на Гамлета нападаете! Разве ж это просто-решать такие вопросы?
Родриго: Ты прав, и я сомнение постиг. Но я его отринул в тот же миг! А Гамлет ваш, как трусу лишь пристало, Колеблется до самого финала!
Софья: Полноте, господа, не надобно спорить! И без того ясно, что наш Родриго не токмо мужественнее и прямодушнее принца. Он бесконечно выше господина Гамлета хотя бы потому, что создан по всем правилам искусства классицизма!
Химена: Сравнить их можно разве только в шутку! Будь даже Гамлет благороден, смел, Родриго выше, ибо он умел Все чувства подчинять рассудку!
А.А.: Увы, любезная Химена, истина требует признать, что и благородному Родриго не всегда удавалось подчинять свои чувства голосу разума. Да и вам тоже не удалось совершить над собой такого насилия, за что ярые ревнители правил классицизма даже упрекали вас в безнравственности…
Химена (вспылив): О наглость! Неужели сей же час Ему не возразит никто из вас?
А.А.: Успокойтесь! Я сам как раз и собираюсь возразить на это нелепое обвинение. Я – то ведь считаю, что вы поступили так, как только и могла поступить любящая женщина. Но сторонники строгого соблюдения правил мыслили иначе. Они утверждали, что, после того как благородный Родриго, выполнив свой сыновний долг, отомстил вашему отцу, вы обязаны были вырвать любовь к Родриго из своего сердца…
Химена (в ужасе протягивает к Родриго руки): Жестокосердые! До гибельного мига Я буду лишь твоей, о милый мой Родриго!
А.А.: Вот видите! Оказывается, и вы сами невольно вступили в конфликт с эевнителями правил классицизма.
Гена: Архип Архипыч, а кто они такие были – эти ревнители?
А.А.: Ну, был, например, такой драматург, современник Корнеля, Жорж Скюдери. Так вот он писал буквально следующее: "Я имею з виду доказать, что содержание этой пьесы о Сиде ничего не стоит; что оно противоречит основным правилам драматической поэзии…" Примерно в том же духе высказывался и кардинал Ришелье…
Гена: Это какой Ришелье? Тот самый, которого д'Артаньян терпеть не мог?
А.А.: Ну да! Он ведь был не только кардиналом, но и поэтом…
Софья: Ах, он был не токмо поэтом! Он был законодателем вкуса, высшим судией в вопросах классицизма! Нет числа его заслугам!
Гамлет: Черт бы его побрал с его заслугами!
Софья: Простите, я, верно, ослышалась? О ком это вы, господин Гамлет?
Гамлет: О вашем хваленом Ришелье! Если б с ним обошлись по его заслугам, черта с два ушел бы он от порки!