В стране наших внуков (сборник рассказов)
Шрифт:
Пусть на воскресник вышло десять или пять человек, Мартинец всегда был среди них.
Однажды в субботу, после сильного ливня я вышел погулять и направился к кладбищенской стене, что возвышается на нашем склоне, напоминая Губчатую стену замка. Мне хотелось посмотреть, как подрастает наш садик, как он чувствует себя после такого освежающего душа. С радостью я обнаружил, что проливной дождь подействовал на молодые деревца, как живая вода!
И вдруг - кого я там вижу? Товарищ Мартинец, один-одинешенек, возит в тачке компост и смешивает его с землей, выкопанной из ямок.
Не решаясь
Я не подал виду, что удивлен, застав его здесь одного, мое удивление могло его обидеть. Мы заговорили о посторонних вещах: мне было немного стыдно перед ним; когда мы прощались, пожимая друг другу руки, он произнес слова, которые я помню до сих пор:
– Когда-нибудь здесь будет чудесно, как ты думаешь? Ты только представь себе этот склон, когда все зацветет - яблони, абрикосы, черешни, красные, розовые, белые, - это будет райский уголок!
Говоря это, Мартинец широко развел руками, а потом посмотрел на меня как-то издалека, и я не Знал, видит он меня или не видит. И вдруг перед моими глазами и вправду возник цветущий сад.
Но это был его сад! Он один имел право увидеть его! А я взглянул на эту картину будущего только глазами Мартинца и как будто с его разрешения...
У Мартинца был широкий круг интересов. На все у него хватало времени! Работая в министерстве, в отделении по связям с заграницей, он изучал русский и английский языки; был большим знатоком изобразительного искусства, часто посещал концерты. И, что особенно поражало меня, он совмещал в себе любителя искусства и спортсмена. Мартинец занимался водным спортом, принимал участие в соревнованиях по плаванию и, кроме того, летал на планере. Ему удалось установить несколько рекордов в полете на большую дистанцию, о которых я раньше не знал, так как никогда не интересовался спортом.
Насколько мне известно, очень мало поклонников искусства занимается спортом и еще меньше спортсменов интересуется искусством. Такими будут только люди лрядущего, когда рабочий день будет продолжаться не восемь, а всего четыре часа! Тогда будет оставаться достаточно времени и для искусства и для спорта. Почему поэту не быть хорошим боксером, а виртуозу скрипачу -мичурИнцeм и футболистом, хорошо играющим крайнего нападающего? Почему ученый - специалист В ядерной физике не может быть одновременно Гйаетером по шахматам и прекрасным летчиком Кробатом?
Я вспомнил о людях будущего, встретившись на улице с Мартинцем, которого я столькo лет не видел. Он только что вернулся из Нью, где работал в нашем посольстве в качестве по делам культуры.
Остался ли он таким же, каким был раньше, не унывающим оптимистом, с которым приятно посидеть и поболтать обо всем, или жизнь за морем испортила его? Сохрау него еще те черты характера, которые для путника, отправляющегося чтобы получить ответ на все эти вопросы и проверить,
– Я не хотел бы туда вернуться даже после своей смерти! Там просто дышать нечем! Только безумец или дьявол мог придумать нечто подобное! Лишь на дне небоскребов ты по-настоящему поймешь, что такое тоска по крыльям и стремление подняться на них!
Можно было подумать, что именно желание летать заставило его вернуться домой. Чтобы изменить направление его мыслей, я начал вслух мечтать о городах будущего, какими я хотел бы изобразить их в своем романе. Я надеялся, что он подскажет мне какую-нибудь удачную идею. Но так и не дождался. Едва я успел открыть рот, как Мартинец тут же перебил меня и снова начал "изрыгать" свой город.
– Как ты можешь говорить о городах будущего, когда на земле еще существует такое чудовище, такой монстр? Будущее не наступит до тех пор, пока этот город сам собой не сгниет, не развалится от собственной абсурдности!
Тогда я перевел разговор на тему о полетах, начал мечтать о "крылатом" будущем, о людях, которые будут летать среди облаков не на метеорах, а на крыльях! Мне хотелось узнать мнение Мартинца как специалиста по планерному спорту, что он думает о возможности таких полетов, не слишком ли смело заявлять, что через сто лет эта мечта станет былью, и вообще осуществима ли эта идея.
Мартинец наконец заинтересовался. Он сказал, что это вполне возможно, и включил свою удивительную память. Из его рассказа я узнал, что во времена Ивана Грозного "смерд Никитка, боярский холоп", сделав крылья, летал на них в Александровской слободе при большом стечении народа. А "в XVIII веке в селе Ключе, недалеко от Ряжска, кузнец, Черная Гроза называвшийся, сделал крылья из проволоки... летал тяко, мало дело, ни высоко, ни низко..." В том же, XVIII веке некто Островков в селе Пехлеце сделал себе крылья из бычьих пузырей, "и по сильному ветру подняло его выше человека и кинуло на вершину дерева".
Но еще раньше, в ХXI веке, какой-то сарацин перелетел гипподром в Царьграде, облачившись в широкую ризу, натянутую на ивовые прутья. За свою смелость, правда, он заплатил жизнью. Люди начали с крыльев, потом перешли к планерам, но мы снова вернемся к крыльям, я верю в них! Путеводной звездой, которая вела человечество к созданию наиболее совершенного летательного аппарата, была птица, парящая высоко в воздухе без единого движения узких крыльев,- парящий альбатрос!
Мартинец чувствовал себя в своей стихии. Планерный спорт был его коньком, правильнее сказать - его птицей! Нам пришло в голову и многое другое.