В стране троллей. Кто есть кто в норвежском фольклоре

Народные Сказки

Читаться эти заговоры могут и без ритуальных действий с ножом, потому что упоминание ножа или другого магического средства для архаического сознания почти то же самое, что реаль­ное обладание предметом, ведь имя вещи неразрывно связано с вещью таинственными узами. Поэтому так сильна была вера в заговоры и молитвы — в волшебную силу слова. Тем интереснее упоминание в заговоре Симона-бича. Что бы это могло быть? Это тоже очень распро­странённый оберег против мары. Другое его название — «марина метёлка».

По-русски это называется «ведьмина метла». Если на де­реве (чаще всего на берёзе, но иногда и на деревьях хвойных по­род) селится маленький-маленький гриб-паразит, то ветка,

которую он облюбовал, изменяется: она начинает сильно ветвиться, плотно обрастает листьями или хвоей и на вид действительно начинает на­поминать метлу. Вот этой-то веткой и можно отогнать мару. Счита­лось, что на дереве появляются такие ветки, потому что мара на нём качалась. Если принести такую ветку в дом, то мара, придя, увидит, что она здесь уже была, и никого не тронет. В народе этим средством пользовались вплоть до 1938 года. Метёлки вешали над кроватью, втыкали за косяк над дверью или клали на грудь того, к кому приходила мара. Были определённые правила, как надо не­сти такую метёлку домой. Ни в коем случае нельзя идти по дороге, где провезли умершего, а лучше всего пройти через перекрёсток трёх дорог. На западе Норвегии эти искорёженные ветви часто свя­зывали с другими волшебными существами, называли их гюгриной метлой или хюльдриным веником.

Ну а если нет под рукой волшебной веточки? И даже но­жа? Есть еще один очень простой и забавный способ отвадить ма­ру. Отходя ко сну, в Гаусдале меняют местами ботинки: левый башмак ставят справа, а правый — слева. И при этом трижды чи­тают заговор. Можно по-другому переставлять ботинки: развора­чивать их носками от кровати, ставить носками врозь. Главное — сделать это не так, как ставят обычно, нарушить традиционный по­рядок, чтобы мара запуталась, растерялась и не смогла добрать­ся до жертвы.

Но это всё, скорее, предупредительные меры. Кое-что можно сделать, даже когда мара уже пришла. Не обязательно сра­зу кричать: «Господи, помилуй!» Один мужчина из Бюкле ударил пришедшую к нему мару по ноге и сказал: «Приходи утром и про­си, чего у меня нет». На следующий день пришла соседка и спраши­вает, нет ли у него стебля гороха, чтобы ей дать, а горох-то в Бюкле и не рос!.. Важнее всего тут, что мара была узнана, стало понят­но, кто приходит в её образе. Ранят мару, как правило, для того же. За ней остаётся кровавый след, который приводит утром к её дому. Иногда жертва узнаёт мару в лицо и называет человеческим име­нем — тогда наваждение тоже прекращается.

Допекает мара не только людей, но и домашних живот­ных. Определить это можно по двум признакам: если корова или лошадь утром вся мокрая от пота и выглядит замученной, значит, на ней ездила ночью мара. Так это и называется: мареритт (mareritt) — «скачка мары». Второй признак: у лошади в хвосте или гриве появляются слипшиеся или свалявшиеся пряди волос. В Нор­вегии их называют марелокк (marelokk), «марины прядки», а в Рос­сии — колтуны или гостецы, и тоже считают, что гостецы появляют­ся от злого духа по имени Гостец.

В русской традиции рассказывается о том, что на лошадях ночью ездит домовой. Если ему скотинка не полюбилась, то он её и мучает: ездит на ней, пока у неё на боках пена не выступит, косички заплетает — колтуны. Он же забирается в кровать и щекочет, а то и душит спящих. Делает до­мовой это иногда из озорства, а иногда — предупреждая об опасности. Подобное совпадение мотивов вряд ли случайно. Учёные предполагают, что древнейшим названием домового и могло быть имя «мара». Возмож­но, в незапамятные времена, пять тысяч лет назад, в пантеоне индоевро­пейцев существовал дух, который мог заботиться о доме и одновременно мучить жильцов. Только потом в нашей традиции он распался на два об­раза, на дедушку-домового и кикимору, его жену, а у скандинавов полу­чилась злобная мара и хитрющий ниссе.

Во

всех представлениях древних есть своя логика, и «марины прядки» — тому пример. Если на дереве, на котором раскачи­валась мара, вырастает густой пучок веток, то на кобыле, на кото­рой скакала мара, появляется плотно свалявшаяся прядка волос. Если обнаруживаются такие прядки, скотину надо спасать. Годятся те же средства, которыми защищают человека: втыкать над дверью «марину метёлку», чертить на косяках «марин знак» (пентаграмму), оставлять рядом со скотиной косу лезвием вверх — мара порежет­ся и оставит кровавый след, по которому её легко будет найти.

Кажется, что от мары никто ни разу добра не видел — од­ни только мучения. Вот уж воистину чертовка! Но даже такую злыдню под силу приручить человеку. Не раз догадливые мужчины даже женились на своём ночном кошмаре. Вот одна такая история:

Приключилось с одним парнем несчастье — по­вадилась на нём мара каждую ночь скакать. И невдомёк ему было, как она в комнату попадает, пока однажды не заприметил дырку в стенке. Ну, он её колышком и заткнул.

Прошла ночь, а наутро видит — по полу голая женщина на четвереньках ползает. Он пошёл, одежды купил, приодел её. И такой она оказалась раскрасавицей, что краше и быть не может. Парень отвёл девушку в церковь, а когда её окрестили, с ней и по­венчался. И прожили они душа в душу восемь лет, то ли пятерых, то ли шестерых детей прижили. Только вот как-то под Рождество из­рядно муж перебрал винца. И стал, пьяный, допрос жене устраи­вать, как да что и какого она роду-племени. Она ответила, что не помнит ни отца, ни матери. А он ей: «Где ты на свет появилась, и я не знаю — не ведаю, а откуда ты ко мне пришла, сейчас пока­жу», — и вытащил колышек. Она тут же в дырку — шмыг! — и нико­гда уж больше муж жену свою не видел.

Счастливая это история или не очень? Трудно ответить. Можно ведь сделать из неё и такой вывод: как ни старайся, а чело­века из нежити не сделаешь. Есть хорошая русская поговорка, вы­ражающая ту же мысль: «Как волка ни корми, он всё в лес смотрит».

Испокон веков разводили в норвежских крестьянских усадьбах скот. Молоко и длинная шелковистая шерсть, жирная сметана и сыр, — не было бы ничего этого у бондов, если бы не козы, не коровы, не овцы. Потому и холят их хозяева, зимой обе­регают от холода, а летом уводят пастись на дальние горные се­теры, где трава сочнее и гуще, — у кого животные худые да боль­ные, тот и останется без еды да без тёплой одежды. И какое это горе для всего хутора, если вдруг повадится в стадо страшный неприятель — волк! Перережет он коз да овец, утащит маленьких ягнят — пропадут даром все заботы и труды, останутся дети го­лодными. Плачут женщины, проклинают серого разбойника, а мужчины собираются на охоту — с оружием, с кольями, с лов­чими сетями.

Слепая и яростная сила дикого зверя пугает сама по се­бе; а если этот зверь угрожает постоянно и никогда не знаешь, от­куда ждать нападения, — немудрено, что он становится одним из главных символов тёмной стороны жизни.

В старину верили, что слова обладают силой, которая способна изменять реальность. В названии кроется тайная суть предмета, имя — такая же часть своего владельца, как рука или но­га. Или лапа.

Часто поминаешь скрытый народец — и он уже тут как тут; не в добрый час назвал волка волком — глядишь, а он и явился за тем, кто болтает. Чем опаснее и непредсказуемее существо, тем больше давали ему прозвищ. Волка в быличках называют по-раз­ному: вредитель, сероногий, серый тролль, старый хрыч, иногда просто и пугающе — Серый. Одно из имён волка — варг. Это слово пришло из глубины времён, оно — близкий родственник русско­го «враг». В старинной балладе поётся: