В стране троллей. Кто есть кто в норвежском фольклоре

Народные Сказки

Умершие от чумы — не совсем обычные покойники. Не по­хороненные по христианскому обряду, их останки лежат в опустев­ших церквах, в заброшенных домах, на вымерших хуторах. Далеко человек обходит эти проклятые места, и зарастают они густым лесом, и недобрые творятся там дела. Большинство преданий о таких мес­тах рассказывают о том, как заблудившийся путник, потеряв дорогу в лесной чаще, натыкается на опустевшее селение. Удивлённый, бродит он по улицам, заглядывает в окна, заходит в разрушенную церковь — и везде видит выбеленные дождями и временем кости жертв Чёрной смерти. Пугают его шорохи и шёпот, ползущие по уг­лам этих домов и церквей. Но странник преодолевает свой страх, со­бирает

эти кости и хоронит их в освящённой земле, а потом зовёт людей и показывает им забытое селение.

Т. Киттельсен. Чума летит. 1894 - 1900

Но есть и другие истории. В одной из них через несколь­ко сотен лет после эпидемии заблудившиеся в лесу путники заглядывают в заброшенную церковь и видят, как вкруг алтаря рассе­лись скелеты, внимательно глядящие пустыми глазницами в книжки псалмов, открытые на словах «Когда мы страждем в сильнейшей ну­жде». Скрипят под чьей-то невидимой рукой провисшие на петлях двери церкви, в двери заходит и смиренно крадётся к скамье мед­ведь — как будто желая принять участие в богослужении мертве­цов, и путникам является ангел, предсказывая, что минет срок и такая же беда придёт в страну снова.

Люди, встретившиеся с Чумой, даже уцелев во время эпи­демии, всю последующую жизнь находятся в особых отношениях с потусторонним миром.

Бывает, что они старятся, но не могут умереть, пока не исполнится известное условие. В одной из быличек рассказывается о старике и старухе, которые страдают до тех пор, пока их долина вновь не заселится людьми. В другой — точно такая же древняя че­та обречена на вечную дряхлую старость. Но вот однажды, перед Рождеством, жена слышит откуда-то с поля странные чистые голо­са, предрекающие, что дни её окончатся на исходе рождествен­ских праздников: радостная, она возвращается к мужу, и они сча­стливо умирают в один день, встретив святой праздник.

Т. Киттельсен. Церковь в лесу. 1894 - 1900

Норвежские предания, в которых говорится о Чёрной смерти, — пожалуй, самые мрач­ные из всех, но есть среди них и не столь беспросветные. История о девочке-куропатке из Юстедала внушает надежду. Жители долины Юстедал пали жертвами чумы, и пришедшие уже после окончания эпидемии люди из соседней долины нашли там только маленькую, со­вершенно одичавшую девочку. Она походила скорее на малень­кую птичку, чем на человека, — та­кой она была юркой и пугливой, да и помнила всего несколько слов — «мама» да «маленькая куропаточ­ка». Девочка пережидала эпиде­мию в гнёздышке, выстланном птичьими перьями, и вся была ими покрыта, а ещё говорят, что перья у неё были самые настоящие, она поросла ими, как дикая куропатка. Люди забрали девочку с собой, а поскольку она не помнила своего настоящего имени, прозвали её Юстедалской Куропаткой (Joste-dalsrypa). Малышка выросла в приёмной семье, а потом вернулась в долину Юстедал, где прожила долгую жизнь. От её потомков пошёл состоятельный и влиятельный род — Рюпеслектен.

А в долине Сетесдал живо другое предание. Девушка, ос­тавшаяся в живых одна из всей долины, сама отправляется на за­пад в поисках людей. Выйдя из дома, она запирает за собой дверь и выбрасывает ключ в ручей. Если верить легенде, с тех пор и вся местность эта называется Нёклебек (nokler по-норвежски — «клю­чи», a bekk — «ручей, мелкая речушка»).

На смену погибшим родам идут новые поколения, ключи выброшены, наступают новые времена. После того как по стране прошла Чёрная смерть, возврата в прошлое больше нет.

Т. Киттельсен. Пляска смерти. Ок. 1894

Лето сменяется зимой, и заросшие тёплой зелёной тра­вой пастбища укрывает холодный белый снег. Год сменяет год — гля­дишь,

и полные сил мужчины превратились в седовласых стариков, а беспомощные младенцы выросли и стали крепкими и ловкими охотниками и пастухами, а жёны их укачивают по вечерам их собст­венных детей. Всё на свете меняется, и у всего есть своя противопо­ложность — на этом и стоит мир. Всё закономерно, всё правильно, и не должно вмешиваться в раз навсегда заведённый ход вещей.

Всё, что родилось, когда-нибудь умрёт. Человек покидает мир живых и отправляется в царство мёртвых. Никому из людей не удастся окончательно разгадать тайну смерти, пока их собственная жизнь про­должается — и никому из тех, кто умер, не прийти назад. Откуда-то из не­ведомых далей будет дух предка наблюдать за жизнью осиротевших де­тей, иногда награждать, иногда наказывать, или отправится вкушать вечные радости в небесных чертогах, или воплотится в очередном потом­ке, удивительно похожем на умершего деда, — но таким, каким человек был когда-то, ему уже не стать. Плачут, и поют, и угощают родственники соседей на поминках — прощаются с усопшим навсегда. Пожил добрый человек, поработал, оставил детей, внуков — пора ему уходить: печально живым, одиноко, но ничего не поделаешь. Пройдёт время, и глубокое го­ре сменится светлой грустью — всё закономерно, всё правильно.

Но иногда естественный ход событий меняется. Преступле­ние или нелепая случайность ломают заведённый порядок, и тоска по усопшему превращается в страх. Иногда мёртвые возвращаются.

Пришельцы с того света могут выглядеть по-разному и раз­ного искать в мире живых. Но встречи с ними опасны для живущих — на том, кто не может найти себе покоя в царстве мёртвых, лежит какое-то проклятие, и любому, кто с ним столкнётся, добра это не пред­вещает. Бродячим покойником человека делает «неправильная», «плохая» смерть, будь то гибель некрещёного младенца, подлое убий­ство, жертва которого оставлена без честных похорон в освящённой земле кладбища, наложение на себя рук или смерть от загадочной болезни. Несправедливо оборвавшаяся жизнь словно продолжается «по ту сторону» — пока не будет выполнено некое условие или, если причиной посмертной участи стало преступление, совершённое са­мим человеком, пока душа не искупит свой грех. Иные духи напрямую обращаются к человеку, моля его о помощи, иные видят в нём свою жертву, а о целях некоторых никому и вовсе не известно.

Норвежцы называют духов, непонятно зачем явившихся в мир живых, — скрёмт (skromt). Невидимые, они блуждают среди людей, почти ничем не выдавая своего присутствия, — и только зве­ри могут их почуять и узнать.

Пастухи рассказывали, как иногда стадо овец останавливалось и не двигалось с места, хотя для этого не было ни­каких причин, но собака чувствовала что-то неладное и начинала с лаем носиться вокруг стада. Кнут Лиен из Йерхинна как-то шёл по старой Королевской дороге, и вдруг его пёс почему-то забеспоко­ился и заскулил. Вскоре Кнут услышал отдалённый звон колоколь­чиков, похожих на те, которые бывают на конской сбруе, но на до­роге не было никого, кроме самого Кнута и его собаки.

Единственный способ увидеть скрёмт — это «позаимство­вать» у животного его зрение. Существует и фольклорный рецепт, позволяющий это сделать.

Некий Сивер и его отец рубили дрова в Нурмарке, около Маттисплассена. Как-то ночью, когда они уже поели и легли спать, их разбудил яростный лай — их собака металась так, как будто в дом проник посторонний.

Они вышли во двор и услышали у калитки чьи-то шаги, но вокруг было пусто. Отец Сивера сказал: «Собака видит то, что мы не видим. Я слышал от одного парня из Ромерике, что надо прикос­нуться к глазам собаки, а затем к своим, и тогда мы сможем увидеть всё, что видит она».