В стране уходящей натуры
Шрифт:
Долгое время я старалась ни о чем не вспоминать. Просто когда я начинаю излагать свои мысли на бумаге, мне как-то легче справляться с повседневными делами и собственным унынием. Вообще-то память — страшная ловушка, и я долго сдерживала себя, не позволяя воспоминаниям просочиться в мою нынешнюю жизнь. Но в последнее время я стала давать слабину, с каждым днем, похоже, все больше, мне все труднее «отпускать» от себя прошлое: родителей, Уильяма, тебя. Ты помнишь, какой оторвой я была когда-то? Я слишком рано созрела, по любому поводу у меня было собственное мнение. Сколько же неприятностей я доставляла моим родителям, я постоянно грозилась
Да, мне есть в чем раскаиваться. Иногда моя жизнь представляется мне чередой бесконечных сожалений, ложных поворотов и непоправимых ошибок. Хоть не оглядывайся назад. Ты вдруг видишь себя в ярком свете — и приходишь в ужас. Но с извинениями я опоздала, это ясно. Остается идти вперед. Что ж, ограничусь сказанным. Когда-нибудь, бог даст, меня прорвет, и тогда наружу выйдет всё, главное и неглавное. Сейчас же в голове все смешалось, и довести хотя бы одну мысль до конца — для меня уже победа. Извини, если я тебя совсем запутала. У меня нет выбора. Рассказываю, как могу.
Уильяма я так и не нашла, писала она. Собственно, это понятно и без моих слов. Я не нашла ни одного человека, который мог бы навести меня на его след. Рассудок подсказывает мне, что его уже нет, но как я могу быть в этом уверена, если не нашла никаких доказательств? Нет, пока я не получу хоть какого-нибудь подтверждения, предпочитаю считать этот вопрос открытым. Когда не знаешь наверняка, бессмысленно как надеяться, так и отчаиваться. Можно только сомневаться, а в моих обстоятельствах сомнение — это уже немало.
Даже если Уильяма нет в городе, он может быть где-то в другом месте. Страна огромная, мало ли куда он мог отправиться. Западнее сельскохозяйственной зоны на сотни миль простирается пустыня, а за ней, говорят, есть промышленные города и горные хребты, а еще дальше — океан. Если это правда, Уильям мог попытать счастья на западе. Нет, я, конечно, знаю, как трудно покинуть наш город, но мы с тобой также хорошо знаем Уильяма. Если бы ему представился хоть малейший шанс, он бы им воспользовался.
Я никогда тебе этого не говорила, но в последнюю неделю перед отъездом я виделась с редактором газеты, в которой работал Уильям. Это случилось дня за четыре до нашего прощания, а промолчала я потому, что не хотела новых споров. И без того на душе кошки скребли, зачем было отравлять последние минуты. Не сердись на меня, слышишь? Ты бы меня этим сильно расстроила.
Редактор по фамилии Богат, лысый, с животиком, в старомодных подтяжках, с выглядывающим из нагрудного кармана брегетом, чем-то напомнил мне моего дедушку. Трудоголик. Рассеянно-доброжелательный и при этом с хитрецой, приятный в обхождении. Мне казалось, что это маска, под которой он прятал довольно жестокое нутро. Я прождала в редакционной приемной около часа. Освободившись, Богат провел меня под локоть в свой кабинет и, усадив на стул, приготовился меня выслушать. Я говорила долго, пять или десять минут, пока он меня не прервал. Вот уже девять месяцев, сказал он, как мы не получаем от Уильяма ни одного материала. Даже если там вся техника вышла из строя, это ничего не меняет. Хороший репортер всегда найдет способ прислать репортаж, а Уильям из лучших. Девятимесячное
— Не надо, девочка. — Он предостерегающе поднял вверх палец. — Это безумие — ехать за ним следом.
— Я не девочка, — возразила я. — Мне уже девятнадцать, и я, не сомневайтесь, сумею постоять за себя.
— А хоть бы и все сто. Оттуда не возвращаются. Это черная дыра на краю света.
Разумеется, он был прав. Но я уже приняла решение, и ничто не могло меня остановить. Видя мое упрямство, Богат попытался изменить тактику:
— Послушайте, месяц назад я послал туда другого журналиста. Вот-вот он даст о себе знать. Почему бы вам не подождать? Вы получите все ответы, не трогаясь с места.
— А при чем тут мой брат?
— Уильям имеет прямое отношение к заданию, которое получил этот человек. Если он сделает свое дело, мы узнаем, что случилось с вашим братом.
Но такие штучки не проходят, и Богат это прекрасно понимал. Я стояла на своем, не позволяя ему обращаться со мной по-отечески покровительственно, и в конце концов он сдался. Он назвал мне имя нового репортеpa, хотя я его об этом не просила, а затем выдвинул ящик каталожного шкафчика у себя за спиной и вытащил оттуда фотографию молодого человека.
— Возьмите с собой, — сказал он, бросая карточку на стол. — На всякий случай.
Я бегло взглянула на фото и из вежливости сунула его в сумку. Разговор закончился. Правильнее было бы его назвать противостоянием, в котором никто не хотел уступать. Мне показалось, что Богат был раздосадован и несколько удивлен.
— Учтите, я вас предупредил.
— А как же. Когда я вернусь домой вместе с Уильямом, я обязательно напомню вам об этом разговоре.
Он собирался что-то возразить, но передумал. Вздохнув, мягко шлепнул ладонями по столешнице и поднялся.
— Поймите меня правильно, — сказал он. — Я ничего не имею против вас лично. Просто считаю, что вы совершаете ошибку. Чувствуете разницу?
— Возможно, — сказала я. — Но нельзя сидеть сложа руки. Обстоятельства бывают разные. Вы сами не знаете, о чем говорите, а уже сделали выводы.
— В том-то и дело. Я слишком хорошо знаю, о чем говорю.
Кажется, мы обменялись рукопожатием, а может, просто смерили друг друга взглядом. Он проводил меня через комнату для пресс-конференций до лифта. Мы ждали, пока он придет, отводя глаза в сторону. Богат качался на каблуках, бубня себе под нос какую-то мелодию. Судя по всему, он уже думал о чем-то другом. Когда двери открылись и я шагнула в лифт, он сказал мне напоследок усталым голосом:
— Пусть тебе, девочка, повезет. Прежде чем я успела что-то ответить, двери закрылись, и я поехала вниз.
Эта фотография все и решила. Я даже не собиралась брать ее с собой, но в последний момент, почти машинально, положила в сумку вместе с вещами. Тогда я, конечно, не могла поверить, что Уильям исчез навсегда. Я рассчитывала найти в корпункте заменившего его человека и, поговорив с ним, начать поиски. Но действительность опрокинула мои планы. Когда я добралась до третьей избирательной зоны и увидела, во что она превратилась, до меня вдруг дошло: фотография — это все, что у меня есть. Это единственная ниточка, которая может привести меня к Уильяму.