В Стране Вечных Каникул. Коля пишет Оле, Оля пишет Коле
Шрифт:
Артамонов сидит со мной рядом и передает тебе привет. Я давно рассказала ему о нашей переписке. И он немного завидует: тоже хочет с кем-нибудь переписываться.
Я часто думаю: почему он так переменился? Просто, наверно, девчонка, которая живет в Заполярье и о которой помнят на Урале, по его мнению, заслуживает уважения. И еще из-за рукавичной мастерской… Так я по крайней мере думаю. Конечно, хотелось бы, чтоб он и тех, о ком на Урале не заботятся, тоже уважал. Я ему как-нибудь скажу об этом.
С нетерпением жду твоих
Оля
Коля пишет Оле
Я, Оля, и правда стал перевыполнять задание нашей лагерной дружины: пишу тебе чаще, чем ты мне. Елена Станиславовна думает, что это я уроки стал так аккуратно готовить, и даже несколько раз поставила меня в пример Нельке: «Видишь, как Коля старается. Ему, может быть, учеба и нелегко дается, а он старается…» И откуда она взяла, что мне учеба трудно дается?
Но, по правде сказать, я из-за этих писем иногда не успеваю приготовить уроки. Когда сажусь за письмо, то всегда думаю, что напишу коротко, а потом хочется рассказать тебе и про то, и про это, и мысли всякие высказать. Вот и получаются длинные письма. Нелька однажды спросила меня:
— По какому это предмету ты так много пишешь?
— По литературе, — ответил я ей. — Домашнее сочинение!
— И что ж, вам так часто задают эти сочинения?…
— Да, так часто. Вот перейдешь из своего пятого класса в шестой, тогда узнаешь! В шестом классе нужно не просто арифметические задачки решать или что-нибудь там зубрить, а нужно уже самостоятельно мыслить, сочинять!…
Сейчас пишу тебе на уроке: не терпится сообщить одну новость. Вчера я поссорился с Нелькой…
Из-за твоих писем. Я раньше всегда успевал вынимать их из ящика утром, до школы, вместе с газетами. А вчера я проспал, и Нелька сама полезла в почтовый ящик. Она мне целый день не отдавала твое письмо, а отдала только вечером, когда отца и Елены Станиславовны не было дома. Я спрашиваю у Нельки:
— Ты почему его целый день с собой таскала? А она мне в ответ:
— Думала, что тебе неудобно будет при взрослых.
И такую при этом физиономию скорчила, что я не выдержал и спросил у нее:
— Ты что себе вообразила, а?
— Да так, — отвечает, — ничего особенного! Просто понимаю теперь, почему ты стал таким нервным…
Села на свой круглый, вертящийся стул и стала потихоньку наигрывать арию герцога — «Сердце красавицы…».
Я подошел и захлопнул крышку пианино. Сказал, что если мои птицы мешали ей играть, то она мешает мне делать уроки.
— Опять будешь домашнее сочинение писать? — спросила Нелька.
Я ей не стал объяснять, что нам с тобой поручили переписываться возле того старого дуба. Но и писать тебе письмо
Прощай, меня вызывают к доске. Не поминай лихом!
Коля
Коля пишет Оле
Вчера у Тимошки, мне кажется, сильно болела голова. Он ничего не сказал мне об этом. Очень терпеливый… Но я, как только пришел к нему, сразу заметил, что он бледный и грустный. А на столе лежало мокрое полотенце: наверно, он им голову обвязывал.
Ты писала, что ему надо побольше гулять. И я сказал:
— Пойдем еще разок поищем птицу!…
И мы пошли. Но как-то так получилось, что мы птицу почти и не искали, а разглядывали город, который носит придуманное тобой, Оля, имя: Крылатый!…
Мы разглядывали улицы, которых еще недавно не было, и новые высокие дома, которых не было и подавно, и корпуса нашего алюминиевого завода. А один корпус еще только начинает строиться. Он стоит как какой-нибудь металлический скелет и понемножку обрастает кирпичами…
Когда я смотрю, как растут дома или корпуса заводов, я всегда думаю о людях, которые умеют эти здания строить. Я не знаю, как это у них так здорово получается, и они поэтому кажутся мне волшебниками. А когда я говорю об этом кому-нибудь, то в ответ часто смеются: «Подумаешь! Самая обыкновенная работа… Вот корабли запускать в космос-это другое дело!» Но я не согласен. И новые города тоже, мне кажется, строят волшебники. Только они очень скромные, простые и сами не знают, что они волшебники.
Может быть, мне все это кажется потому, что я сам еще ничего не умею — ни строить домов, ни запускать кораблей. Может быть…
Но когда буду уметь, я все равно буду так думать. Я уверен!
Ты сейчас улыбаешься и думаешь: «Размечтался! Тоже еще философ!» Да?…
Я и правда, Оля, часто мечтаю. Вот вчера мы с Тимошкой увидели, как везли в огромном «МАЗе» алюминиевые чушки — серебристые, переливающиеся на солнце. И на каждой было написано: «Крылатый». Я сразу подумал, что ты очень здорово подобрала это название: ведь серебристые чушки скоро взлетят в воздух, потому что из алюминия делают разные воздушные корабли. Слово «Крылатый» уже не будет видно, оно расплавится, но оно не пропадет: оно будет где-то там, внутри самолетов и кораблей…
— А знаешь, как много понастроили таких же вот новых городов, как наш! — сказал я Тимошке. — И как интересно было бы переписываться с кем-нибудь из другого нового города! Который, например, где-нибудь в Заполярье…
— И давай переписываться! — подхватил Тимошка.
— Ну, для этого нужно, чтобы там жил какой-нибудь близкий нам человек.
— А некоторые и с незнакомыми переписываются. Я читал в «Пионерке»!
— Но это совсем не то… Не так интересно. А вот если бы далеко-далеко в Заполярье жил какой-нибудь наш с тобой друг! Или подруга…