В страну ледяного молчания
Шрифт:
Телеграммы с материка воодушевляли к работе. Североземельские зимовщики, сменяя друг друга, сидели у моторной лодки.
— Московский, потабань!
— Есть табань.
— Захлестни узел!
— Езжай, готово!
Зарываясь по горло в воде, моторка тащила к берегу все новые и новые запасы снаряжения. Берег исхожен, груды ящиков, бочек, мешков, кулей, корзин, чемоданов загромоздили весь ледяной припай.
Поземка подскочила к штабелям досок, закрутила метелицу, нанесла сугробы. Ветры срывают брезент, прикрывающий продовольствие, стучат
Вася Ходов закончил вахту на моторке, сошел на берег. Жмутся матросы, озябшие ноги выстукивают дробь.
— А, ну-ка, помогите соорудить клуб, — хозяйским тоном сказал Ходов.
Быстро были поставлены и скреплены пять фанерных листов. В маленький „арктический клуб“ едва вместились три венских стула.
Кривыми буквами намазали надпись:
КОМНАТА ОТДЫХА. КУРИТЬ ОПАСНО.
Рядом с клубом, как только переступишь порог, важно развалились пузатая оцинкованная ванна и круглые медные тазы.
— Купаться будете в роде буржуазов, — сболтнул кто-то.
Шелестит ветер, шелестят нелепые здесь словно намазанные зеленой краской листья искусственной пальмы. Коровы уже привыкли к появлению моржей, не пугаются. Они пережевывают безразлично свою бесконечную жвачку. Днем, когда янтарное солнце поднялось высоко над низкими темными облаками, я нацепил на серые валенки широкие охотничьи лыжи и побежал по ледяному проливу вдоль острова.
Черное зловещее море, обрамленное белым мрамором льдов, бьется каскадами брызг о серебристые айсберги и пенится желтой пеной у известковых берегов.
Я иду вдоль изогнутой косы смерзшихся камней, снега и льда. Иногда лыжи скребутся о бурые выступающие валуны. Десяток самоедских собак, сопутствующих мне, остановился на краю острова. Вдалеке соломенно-желтым пятном показался белый медведь. Он шел необычайно медленно к кромке льда. Я перевел глаза с ледяных далей на море, на красивую панораму синих, как купорос, гор и на преспокойно кувыркавшихся в снегу самоедских собак-лаек. Кремовое пятно с каждой минутой росло на глазах. Медведь, покачиваясь на льдинах, как аравийский верблюд на песочных дюнах, подходил ближе.
Сзади меня раздался хруст. Екнуло сердце. Пропал. Слышу голос:
— Муханчик, смотри: налево медведь прется.
Подошедший писатель Соколов-Микитов указал мне на второго медведя, идущего к нам с противоположной стороны.
— Ты без винтовки? Ай-ай…
— Я открываю спортивный сезон, — оправдываюсь перед писателем.
— Тебя могли закрыть на этом сезоне. Смотри, какие!
Белые медведи бежали к месту нашей стоянки.
Надо сообщить кинооператору. Без него стрелять нельзя. Мы двинулись обратно.
Море, лед, снег.
Медведи, обнюхивая наши следы, шли за нами. С корабля их заметили тоже. К берегу подошла шлюпка. Охотники вместе с кинооператором попрятались под навесами сугробов. Зверобой Серега Журавлев, как только медведь поравнялся с ним, выскочил, весь осыпанный снежной мукой, быстро присел на колени, вскинул винтовку, прицелился.
Животный
К концу шестого дня дом был готов. Аркадий Коковин острым топором нащепал лучинок и осторожно положил в печку.
— Вася, зажги, я посмотрю на дым.
— Какой дым?
— Обыкновенный. Примета такая: если дым столбом, жилье вверх дном.
— Чудишь ты, старина…
Коковина не уговоришь; зажженная лучина затрещала, синий огонек побежал по щепкам, вспыхнули дрова.
— Труба дымится ровно. Печка — во!
Аркадий Коковин заломил большой палец, накрыл его ладонью, а сверху посыпал воображаемым песком.
— На большой палец.
— Именно, палец с присыпочкой.
Плотники, закончив застил крыши, вставляли рамы. В стекла бил мягкий снег.
Северная Земля все больше куталась в зимнее платье. Сказочно росли сугробы, снег голубым плащом хоронил рыжие выступы острова. Как странно! Там, где несколько дней привольно гуляли лишь одни медведи, и отдыхали моржи, выросло новое советское поселение.
Выстроенный уютный домик, состоящий из жилой комнаты, кухни и каморки, предназначенной для радиостанции, шестью окнами весело смотрел на море.
— Здесь прямо из окон тюленей можно бить! — заявил Журавлев.
Я дивлюсь: Серега мало озабочен тем, что в этой избушке так мало места.
— Э! В тесноте да не в обиде. Мы работать приехали, а не отдыхать.
В ней в самом деле не плохо. В комнате устроены подвесные кровати, поставлены столы, стулья, у стен сложены приборы для точных измерений. Все приходит в порядок.
Североземельцы не думают об удобствах. У них нет кока (повара), нет и врача, нет служителя.
Повар, врач и служитель — коллектив. Это Ушаков, Урванцев, Ходов и Журавлев.
— У нас будет тепло, все сделано крепко и уютно. Чего больше надо? — окидывая взглядом новостройку, говорил Ушаков.
ОТЪЕЗД
„Навигация кончалась“. Льды белыми червями ползли в бухту. Надо уходить. Ледокол нужен на зверобойных промыслах.
Полученные с материка телеграммы намекали:
„…Скорей возвращайтесь, ждем результата работ…“
— Назад! — решил начальник экспедиции.
31 августа на берег переправили вещи зимовщиков. Перед отходом правительственный комиссар вручил Г. А. Ушакову полномочия.
„…Георгий Алексеевич Ушаков назначается начальником Северной Земли и всех прилегающих к ней островов, со всеми правами, присвоенными местным административным органам советской власти.
Г. А. Ушакову предоставляется, в соответствии с законами СССР и с местными особенностями, регулировать охоту и промысла на вверенной ему территории, ввозить и вывозить всякие товары, а также устанавливать правила въезда и выезда и пребывания на Северной Земле иностранных граждан…“