В страну волхвов
Шрифт:
На этот раз маг сам взял Милана за руку и ободряюще сжал.
— Да, — согласился Вацлав. — Теперь мы можем поговорить.
— Ты ни о чем меня не спросил, путник, — произнес мальчик детским голосом с недетскими интонациями.
— Мне кажется, я уже получил ответ.
— Но ты отправлялся в путь не для этого. Ты хотел избавить от страданий брата. Разве ты не знаешь, что от страданий может избавить только смерть?
— Безусловно, — согласился Вацлав. — Но
— Всегда приходится чем-то жертвовать.
— Но всегда ли мы получаем то, что хотим?
Теперь Вацлав смотрел на воспреемника и, казалось, обращался к нему.
Мальчик вздохнул.
— Как давно это было... Подойди ближе, — неожиданно добавил он.
Вацлав не шелохнулся.
— Сожалею, Володимир, но нам пора. Володимир, — Милану показалось, что он обращается к двум разным Володимирам, — поговорим позже. Нас проводят?
Воспреемник кивнул, от стены отделился инок и пошел к двери.
Выйдя на улицу, Милан перевел дух.
— Простите, что я так сжал вашу руку, Вацлав, и спасибо, что вы не отняли ее. Это было жутко.
— Не извиняйся и не благодари, — Вацлав отключил переводящую горошинку и заговорил на родном языке. — Наоборот, прими мою благодарность. Ты снова спас мне жизнь.
— Как? — удивился Милан.
— Потом поговорим. Пойдем к резиденции воспреемника. Наш провожатый уже заждался.
Милан пошел вперед.
— И все же Вацлав?..
— Темные глаза прячут мудрость, — печально отозвался маг.
— Да, но не мои!
— Я и не говорил, что твои.
Их привели в просторные покои в противоположном конце монастыря. Иноки подали на стол еду и питье, через несколько минут вошел Володимир.
— Пообедаете со мной, господа? Уверяю вас, я не питаюсь телами невинных жертв.
— Сочтем за честь, — отозвался Вацлав.
Володимир принялся за еду. Милан вдруг понял, что зверски проголодался и взялся за ложку. Его спутники тоже не заставили себя упрашивать.
Володимир поднял бокал вина.
— Итак, ты тоже не одобряешь меня, — проговорил он, глядя на Вацлава, и отпил из бокала.
— Я? Как я могу одобрять или не одобрять тебя? Для этого я пришел в неподходящее время.
— Пустое, — отмахнулся воспреемник.
— Отнюдь. Ведь ты бываешь сам собой только во время очередной инициации.
— Ты слишком похож на меня, — вздохнул Володимир.
— Да, слишком. Когда состоялась инициация, глаза у мальчишки были голубые.
— Как у тебя.
— Они уже начали темнеть.
— Прошло три года.
— А ты? Ты тоже родился с голубыми глазами?
— Нет. Глаза у меня были карие.
— Темные глаза прячут мудрость. Порой даже мудрость веков. Я прав?
— Прав.
— Раздвоение личности, как путь к бессмертию. А твое второе я хочет отдохнуть.
— Я тоже хочу. И боюсь, что рано или поздно, это все же случится. Как ты думаешь, волхв?
— Зови меня Вацлав. Так проще.
— Ты думаешь, я умру, Вацлав?
Вацлав задумчиво разглядывал вино на свет. Судя по всему, оно ему чем-то не понравилось, и он поставил стакан на стол.
— Сделки такого рода обычно подписывают кровью. Правда, обычно, чужой.
Володимир вздохнул.
— Боюсь, что ты прав.
Вацлав вдруг встал и подошел к воспреемнику.
— Ну и как оно, жить семьсот лет?
— Почти восемьсот. Я устал, Вацлав. Но... Я буду тянуть это сколько смогу. Я боюсь умереть.
Вацлав придвинул стул и сел.
— Тебе не понять. Ты молод. А я... Во время войны я уже был достаточно стар. Мне было под шестьдесят. Не старость, конечно, но и не молодость.
— Тебе было под шестьдесят в начале войны, — проговорил Вацлав. — И ты был одним из тех, кто разрушил старый мир. Кажется, в те годы говорили, нажал на красную кнопку. Так?
— Да. А потом, когда весь мир сошел с ума, и чужие измерения проникли в наше, часть спецов установила границы — о, совершенно произвольно, они почти не совпадали со старыми, а я нашел способ продлить жизнь и обрести душевное здоровье. Вот только который я настоящий?
— Еще поймешь. Какие твои годы? Думается мне, что настоящий Володимир еще не сложился. — Несмотря на ядовитые слова, голос Вацлава звучал скорее печально, чем насмешливо.
Володимир понимающе принял и насмешку и сочувствие.
— Почему ты так решил?
— Не возьмусь утверждать наверное, я не врач, но мне кажется, что у той твоей личности, с которой я сейчас веду беседу, началось раздвоение. Прошлый раз ты отделил от себя боль, этот раз отсечешь страх, если сможешь. Что у тебя останется? Скука и целесообразность?
— Разве это так плохо?
— Это рационально. А жизнь не рациональна по природе. Всегда есть место неожиданности и случаю. А если убрать из жизни эмоции можно, то скуку нельзя. Сколько не загружай себя работой, сколько не строй стен между душой и телом.
— Ты ошибаешься, Вацлав. Всегда останется страх. Страх смерти. Церковники говорят о рае и аде. В твои годы я не верил в эти сказки. А сейчас... Я не то, что верю, я боюсь, что это правда. И после смерти меня ждет не чистилище — ад.