В сумерках мортидо
Шрифт:
“Наплевать, в конце концов – скажу и уйду”, – зло подумал Павел.
– Эй, больной посмотрите на меня. И послушайте, – другим тоном, стерев с лица улыбку, продолжил говорить Павел. – Запоминайте, повторять не буду. Получили результат гистологического исследования «вашей» опухоли. Опухоль – доброкачественная. То есть, другими словами, у вас рака нет! И саркомы – нет, – пояснил Павел. – Понятно?
– Нет! – неожиданно встрепенулся Дмитриев. – Как нет? Что… значит, я не умру? – в его голосе звучало недоумение.
– А кто вам говорил,
– Говорили.
– Я повторяю, не умрете! Рады? – Павел глубоко вздохнул, подчеркнув, как он устал от их беседы.
Если Дмитриев и радовался, то внешне его радость никак не проявилась. Его лицо вытянулось. И без того запавшие светлые глаза, казалось, совсем побелели и провалились куда-то вглубь черепа, обтянутого пожелтевшей высохшей кожей. Он отвел их в сторону, плечи его затряслись. Он был готов разрыдаться. Такая разительная перемена, такая неадекватная реакция на добрую новость заставили Павла передумать и он решил не уходить.
“Может не поверил? По принципу – все наоборот. Думает, раз говорят – все хорошо, значит – все очень плохо. Есть такая категория больных. Впрочем, на аналитика он не похож”.
Павел стоял перед ним и внимательно наблюдал. Он заметил, что Дмитриев вспотел. Не притворяется. Мелкие капельки пота уже катились по лбу, вискам, щекам, собираясь на ходу в коротенькие ручейки, смывающие с лица многодневную грязь, оставляя след. Казалось, что сейчас он находится в трансе. Его взгляд, только что встревоженный, беспокойно-мечащийся, вдруг застыл, словно зрачок замерз в прозрачном озере стекловидного тела.
– Что с тобой? – Павел тряхнул Дмитриева за плечо. – Не веришь? Показать заключение? Давай, пойдем со мной. Я при тебе открою историю и ты сам во всем убедишься.
Дмитриев очнулся.
– Спасибо, я вам верю, спасибо, – произнес он отрешенно.
– С тобой все в порядке? – Павел и сам начал нервничать и поэтому обращался к пациенту на ты.
– Да, все в порядке, – произнес Дмитриев поспокойнее, почти не разжимая зубов. – Идите. У вас, наверное, дела.
– Ну, что же… – Павел еще раз тревожно посмотрел на больного.
Да, Дмитриеву стало лучше.
– Успокаивается, – с облегчением подумал Павел, – но мне и в самом деле пора.
Через полчаса Павел позвонил главному врачу и проинформировал того о результате гистологического исследования. Но главный повел себя странно. Павлу почудилось, он тоже расстроился.
Возможно, однако, все было совсем не так. По телефону – судить трудно.
А Дмитриев с каждым днем все глубже и глубже проваливался в холодную бездну депрессии. Это стало очевидно уже на следующий день после их разговора о результатах гистологического исследования. Вместо того, чтобы воспрянуть и оценить – насколько ему повезло, он замкнулся окончательно, перестал говорить вовсе, почти перестал есть.
Но несмотря ни на что, процесс выздоровления протекал нормально, хотя и замедлился.
Что происходит – Павел не понимал. Несколько раз
Другие посетители к нему не приходили. Никто о нем не спрашивал.
“Он просто ненормальный! Показать его психиатру? Те и нормального признают дураком. Организовывать подобную консультацию сложно и муторно. Не буду”, – рассуждал Павел, оставляя все, как есть.
А в тот день, когда Павел наметил для Дмитриева дату выписки, события приобрели непредсказуемый и трагический характер.
Глава VII
“7 июня, понедельник, 20.00.
– Все, Катя, спасибо. Мы закончили, – Катя смотрит на меня вопросительно и уходить не собирается, а я смотрю на часы. 20.02. Ничего срочного. Я благополучно завершил обход и теперь, если не произойдет что-то экстренное, пару часов практически свободен. В десять мне предстоит еще раз по быстрому пробежаться по всем этажам, а потом – можно отдохнуть. И Отпустить девочку, а самому посмотреть телевизор и почитать? Катя меня опередила.
– Павел Андреевич, может быть, выпьете со мною чаю?
Она произносит это с такой игривой и двусмысленной интонацией, что я сдаюсь. Не сделать этого сейчас… а вдруг она уговорит меня позже? Тогда я не высплюсь, и завтрашний рабочий день – насмарку! Два часа до десяти – вполне достаточно.
– Хорошо, – я ласково улыбаюсь. – Мне в голову пришла неплохая мысль, – машинально я продолжаю думать о репутации – и своей, и, между прочим, ее, – давай-ка спустимся на шестой этаж. Это прямо под нами, но все-таки – другое отделение. Люкс у них свободен. Там и посидим. Хорошо?
Я имею в виду такую же палату, как та, в которой у нас на этаже лежит Дмитриев, с телевизором, туалетом, замком.
– Здорово! Побежали!
Катя выпалила эти слова с таким энтузиазмом, что мне опять стало немного стыдно. Вот что значит молодость!
Мы направились к лестнице. По дороге я заглянул в свой кабинет и прихватил с собой пару бутылок пива. Вместо чая.
Открыть пиво я не успел. Как только мы вошли и за нашими спинами автоматически защелкнулся замок, Катя принялась раздеваться. Сначала неуверенно, бросая на меня быстрые взгляды из-под опущенных ресниц, а потом – все быстрее и быстрее. Через несколько секунд она в последний раз вопросительно посмотрела на меня и… и белоснежный халат упал с ее плеч одновременно с лифчиком.
Теперь Катя стояла передо мною в белых узеньких трусиках и матерчатых тапочках на босу ногу. Маленькая грудь с небольшими светлыми сосками была покрыта ровным загаром. Мысль о том, что эта девочка загорала голой возбудила меня и я, молча, как и минуту назад Катя, принялся теребить пуговицы своего халата.
Стаскивая через голову свою операционную куртку, я почувствовал, как легкая девичья ручка уверенно пробралась ко мне в трусы.
Кровать поскрипывала в такт ритмичным движениям, отвлекая…