В Суоми
Шрифт:
Да, идиллический пастушонок, играющий на рожке, был фикцией. Если бы на фирменной марке изображена была паутина, то рисунок точнее выразил бы сущность дела. Но и то правда, что рисунок не был бы таким привлекательным для рекламы.
— Мясо сельский хозяин продает за двести восемнадцать марок килограмм, а потребитель покупает за триста шестьдесят семь. И на этом деле в руках посредника оставалось девять миллиардов марок…
Место помещика, видимого невооруженным глазом, занял невидимый капиталист-акционер, и действует он под прикрытием кооперативной организации,
Тонкая паутина, а из нее не выберешься!!
Государство из налогов платит дотации земледельцам, чтобы не росли цены на продукты питания, чтобы не надо было повышать заработную плату.
— Но у кого остаются эти миллиардные дотации?
— Вы хотите знать? Так вот, в хозяйствах, которые владеют от двадцати пяти до пятидесяти гектаров, на обработку каждого из них тратится сорок два рабочих дня. А в хозяйствах, которые имеют от трех гектаров и меньше, на обработку уходит по сто шестьдесят семь дней. Разница в производительности труда огромная! В хозяйствах, площадь которых не превышала пяти гектаров, собирали по тысяче четыреста сорок девять килограммов с га, а в тех, где площадь была свыше пятидесяти гектаров, урожай был тысяча семьсот тридцать два килограмма. На двести восемьдесят четыре килограмма с га больше. Дотация — десять марок на килограмм. Значит, кто получил львиную долю дотаций?
Крупные хозяйства! Кстати, эти цифры заодно опровергают и миф о том, что в маленьком хозяйстве достигаются наивысшие урожаи. Не господа критики Маркса, а Ленин был прав!
И деятель Союза мелких земледельцев рассказывал о мясе, картофеле, овсе, ржи. Выходило так, что миллиардные суммы остаются у акционеров компаний, посредников, что миллиардные дотации — по молоку ли, по маслу — идут главным образом крупным хозяйствам, а мелкий крестьянин неуклонно разоряется.
И разорение это тем более страшно для него, что теперь он не может остаться на земле даже батраком.
В 1941 году сельскохозяйственных рабочих было 280 тысяч, в 1950 году — уже лишь 75, а в 1958 году — меньше 50 тысяч.
Машина, трактор, комбайн, электродойка с неумолимой силой гонят бывших батраков в города, превращая их или в индустриальных рабочих, или в безработных.
Государственные, кооперативные прокатные машинные станции и попытки совместной обработки крестьянами земли в данных условиях существенного значения не имеют.
Естественно, что крестьяне недовольны своим положением.
— Да и кто же на их месте был бы доволен! — усмехается мой собеседник. — И вот аграрии стремятся недовольство крестьян направить против рабочего класса. Им говорят, что все стоит дорого — и машины, и удобрения, и фабричные товары — потому, что у рабочих восьмичасовой рабочий день, потому, что они имеют большие пенсии по старости, бастуют, чтобы уменьшить рабочее время, и вдобавок ко всему требуют ввести страхование от безработицы. Государству это, мол, не по карману, оно разоряется. Надо ограничить претензии рабочих — «оздоровить экономику», — и все будет в порядке.
А
Этот переход угрожал бы разорением десяткам тысяч мелких крестьян, потому что эффективно вести зерновое хозяйство с помощью машин можно лишь на больших площадях. Но именно такой концентрации и добиваются те, кто хочет столкнуть лбами рабочих и крестьян и при этом самим остаться в тени.
— Вы, наверное, уже заметили, — продолжал свои объяснения мой собеседник, — что гражданскую войну восемнадцатого года, классовую, наша буржуазия стремится выдать за войну национальную, между финнами и русскими. А теперь, скрывая, что все наши трудности происходят от сверхприбылей, которые получают монополии, буржуазные политики хотят представить эти трудности как результат столкновения интересов крестьян и рабочих. А между тем стоит лишь наполовину уменьшить непомерную долю акционера, посредника между крестьянами и потребителями, — и уровень жизни резко повысился бы!..
Да, собеседник мой был прав, его рассказ действительно напоминал детективную повесть, шаг за шагом раскрывающую огромную аферу, — повесть о том, почему в год наивысшего промышленного подъема и рекордной производительности сельского хозяйства уровень жизни рабочих, крестьян и интеллигенции не только не повышается, но, наоборот, снижается и трудящимся с необычайной энергией приходится отстаивать то, что уже было завоевано раньше.
Хямеенлинна — Хельсинки.
ДОМ НА БЕРЕГУ ХАУКИЯРВИ
И все же летом мне удалось встретить на поле крестьянина, владеющего тремя гектарами земли. Правда, я пришел в гости не к нему, а к его соседу, которому принадлежала часть берега того небольшого озера вблизи от дома отдыха Лаутсиа, где я с друзьями Аско Сало и Эса Хейккиля ловил рыбу.
Сидя на камнях, свесив ноги в воду, мы закинули в озеро лески удочек. Но наживку почему-то все время объедали раки, ловить которых можно только с первого августа.
К нам подошел человек. Как затем выяснилось, он был хозяином этого берега.
— На соседнем озере был такой случай, — рассказал он нам. — К одному удильщику подошел человек и спросил: «Как идет лов?» — «Никогда еще мне так не везло, как вчера на этом месте. Девяносто семь окуней, лещей и щук поймал я. Весь улов потянет не меньше чем центнер». — «А вам известно, что мне принадлежит и этот берег, и рыба в озере?» — спросил подошедший. «А вам известно, что я самый большой лгун и хвастун во всей губернии?» — отвечал удильщик.