В свете старого софита
Шрифт:
Сёмга сказала мне шёпотом:
– Представляешь, Арсен – курд!
– И что? Почему ты об этом говоришь шёпотом?
– Ну… Арсен не хотел бы это афишировать.
– Почему?
– Потому что курды как бы несуществующая национальность.
– Как это?
– Ну, так. Их как бы нет в природе.
– Так вот почему он такой отрешённый… он – здесь, и его – как бы нет…
Эта студия просуществовала, к сожалению, только один семестр.
Потом Арсен «ушёл на диплом», и ему стало не до пантомимы.
Но кое-каким пантомимическим штучкам он нас успел научить.
Например, идти против ветра…
МОЙ ДОМ – НА ЦВЕТНОМ
Везде и повсюду у Игоря
К нему-то меня и послал Игорь Борисович, когда у меня клоунад накопилось на целую тетрадку (читай: на целый вечер в манеже). Он позвонил ему и сказал: «Володя, тут одна девушка окончательно заболела цирком. Ты ей можешь чем-нибудь помочь?»
И вот я пришла со своей драгоценной тетрадкой к Крымко, которого звали Владимир Ильич, как Ленина, и он этого очень стеснялся. Не знаю, по какой причине, по этой или по другой, но у него были очень грустные глаза, и он совсем не был похож на циркового человека. Невысокого роста, худой, грустный. Между прочим, ровесник Енгибарова. Оказывается, цирковое училище вместе заканчивали, оказывается, Владимир Ильич тоже хотел быть клоуном. Но – почему-то не сложилось. То ли имя вождя не позволило сделать клоунскую карьеру, то ли грусть в глазах.
Странно… многие невесёлые люди мечтают стать клоунами. Может, таким способом они хотят вылечиться от грусти?…
Но, не став клоуном, Владимир Ильич стал цирковым режиссёром и поставил много хороших номеров.
И вот он прочёл мою тетрадку. И удивлённо посмотрел на меня своими печальными глазами. И тихо спросил:
– Вы хотите, чтобы зритель рыдал?
– Я хочу, чтобы зритель думал.
– Понимаю, вы насмотрелись Енгибарова… Но, по-моему, вы не понимаете специфики жанра. Между прочим, у Енгибарова всё смешно.
– Не бойтесь, у меня тоже будет очень смешно.
– Я-то не боюсь… но кто же вас выпустит с такими номерами?…
Он грустно задумался.
– Игорь Борисович просил помочь вам. Я бы и рад… – сказал он со вздохом. – Только что же я могу для вас сделать?…
– Не знаю. Да вы не переживайте. Спасибо, что прочли.
– Минуточку… постойте! А хотите, я вам выпишу пропуск на репетиции?
– А это разве можно? мне – постороннему человеку?
– А мы напишем, что вы – студентка циркового училища!
…И вот я держу в руках маленький синий пропуск. В левом верхнем углу – моя собственная фотография, скреплённая печатью, внизу – подпись Крымко, всё как полагается.
– Можете приходить в любой день, – говорит Владимир Ильич. – Можете присутствовать на всех репетициях. Смотрите. Учитесь. Если вы уж так заболели этим…
О, какое это было счастье! Сказочный, волшебный день в моей жизни…
Люди, я могу заходить в цирк СО СЛУЖЕБНОГО ВХОДА!!! Отныне я здесь – не чужая.
И я тут же отправилась в зал, где царил полумрак, а на манеже, в мятом, неярком свете шла репетиция эквилибристов…
Я нашла в зале уютное местечко – не слишком близко к манежу, но и не далеко – и с этой минуты у меня началась новая жизнь…
Колотит в купол дождь осенний… Колонн разломанные тени Чернеют на пустых рядах. Бранятся конюхи, зевая. Уборщицы в пустынном зале Метут вчерашней сказки прах… Короткое сгорело лето. Медведи завтракают в клетках, На клетках – ржавые замки. А на манеже, в мятом свете, Уже натягивают сетку, Ругая дождь и сквозняки. Они?… Без париков и грима, ВПрощай, Садовое кольцо! Прощайте, холодные троллейбусы!
Прощай, кольцевая в метро! Прощай, телеграф на Арбате!
Теперь у меня есть дом, куда я могу прийти в любую минуту, и никто не удивится, и не прогонит.
И этот дом – ЦИРК НА ЦВЕТНОМ БУЛЬВАРЕ!
Есть счастье в жизни!
Бесконечные репетиции…
На репетициях пишу стихи. Оказывается, в полумраке утреннего амфитеатра стихи пишутся не хуже, чем в кольцевом троллейбусе, в вагоне метро или на телеграфе…
. Стихов незавершённый цикл… . Маниакальной стал любовью . Цветной бульвар, . сутулый цирк… . И, неподвижен и безмолвен, . как статуя, – . в снегу швейцар… . В потёртых джинсах . и плешив, . пьёт пиво из щербатой кружки . и по бульварам кружит, кружит . никем не узнанный . Пьеро… . Манеж задымлен, . занесён . июньской . тополиной вьюгой… . По заколдованному кругу . летит Пегас – . гривастый конь… . В плаще, поднявши воротник, . в лиловом сумраке оркестра . наигрывает Грига песню, . волнуясь, . старый пианист… . А по пустующим рядам . чуть освещённого партера . гуляет юная пантера, . не подпуская никого… . Софиты, . как улитки, спят… . И сальто крутит . мальчик-конюх. . Войду . и осторожно трону . дурман портьеры – . как мираж…На репетициях бывало и страшное…
Не могу забыть Юрочку Дурова, бьющего слонов…
А ещё – смерть Дурова-старшего. Ещё вчера работал, а после спектакля зашёл в свою гримёрную – и умер…
Прихожу утром на репетицию, а там – гроб в манеже, поминальные речи, тихо и печально в цирке… и цирковой оркестр играет похоронный марш Шопена…
Володя-конюх говорит:
– А чего ты удивляешься? У циркача вся жизнь – в манеже. И свадьбы тут играют… и отпевают…