В свободном падении

Литвиновы Анна и Сергей

К сожалению, у гостиницы, в которой вы живете, писала Вероника, служебный выход находится с той же стороны здания, что и основной. Однако в том имеется свой плюс, потому что вторая дверь расположена значительно ближе к месту, где обычно припаркован автомобиль, ведущий за вами наружное наблюдение. В качестве субъекта слежки обычно используются машина серого цвета «ВАЗ» девятой модели с тонированными стеклами или фордовский фургон с рекламой пластиковых окон.

Российская гостиница – это вам не Запад, и портье и другие служащие работой себя здесь не слишком утруждают. Когда я спустился на первый этаж – по лестнице, а не на лифте, – за стойкой никого не было. Дверь во внутренние покои портье приоткрыта. Чувствовалось, что если там и находится человек, то он погружен в объятия Морфея.

Я отворил дверь в помещение, где нас кормили завтраками, – там оказалось ожиданно безлюдно и почти совсем темно, если не считать падающего сквозь окно света уличных фонарей. Освещения было довольно, чтобы не натыкаться на столы и стулья в поисках выхода, и спустя минуту я открыл дверь в кухню. Вот уж здесь темень была абсолютная, потому как окон кухня не имела. Я включил свет, потому что с улицы меня все равно не могли разглядеть, а шанс при царящем в нашем королевстве разгильдяйстве, что портье проснется и увидит иллюминацию, был минимальный. К счастью, наружная дверь кухни оказалась не заперта на ключ – только закрыта на мощнейший железный засов.

Засов – не такая вещь, с которой можно совладать без излишнего шума. Вечно они визжат, вжикают, звенят, рушатся. Коробка технического вазелина кухонной задвижке очень бы не помешала. Я открыл ее со скрежетом, который лично мне показался просто страшным. Мне казалось, что проснется не только портье, но и все постояльцы гостиницы, включая Сименса. Однако ничего. Я прислушался, выждал минуты три. Тишина. Я потушил свет – благо у выходной двери имелся проходной выключатель.

Я вышел в ночь.

Тонированная «девятка» и впрямь оказалась припаркована в двух шагах.

Вы практикующий экстрасенс, писала Климова в своем послании, поэтому сами сможете выбрать способ, как нейтрализовать ваших филеров из машины наблюдения – однако, думаю, вы понимаете, что оставлять их у себя в тылу дееспособными никак нельзя.

И тогда я подошел к «девятке» со стороны водительской двери и постучал в стекло. Полминуты, чувствовалось, лейтенант (или кто он там по званию?), сидящий внутри, обалдевал от моей наглости, а затем все-таки приспустил стекло. Это было ошибкой, потому что я увидел его глаза и даже увидел глаза его напарника – и этого было мне достаточно, чтобы воздействовать на них обоих. Это было похоже на игру замри или в каком-то смысле на спинальный наркоз – но действующий на все тело. (Мы экспериментировали однажды с Сименсом, и он описывал мне потом свои ощущения.) Я отдал команду. Оба соглядатая замерли в тех же позах, что сидели. Они стали похожи на статуи из музея восковых фигур. Они даже не моргали и на первый взгляд не дышали. Сименс, да и пара барышень, описывавших потом мне свои ощущения, говорили, что ничего страшного или неприятного не испытывали. Наоборот: по всему телу растекается ласковое тепло, а шевелить руками-ногами не столько невозможно, сколько не хочется.

Я открыл дверь машины, прикрутил окошко, захлопнул дверцу. Пусть ребята немного поспят. По моему опыту, наркоз действует около двух с половиной часов. Будем надеяться, до этого времени я обернусь.

«Когда соберетесь выходить из гостиницы, позвоните мне, – писала Вероника, – вот мой номер. А когда нейтрализуете «наружку» – выходите со двора и идите по тротуару в сторону набережной, а затем по направлению к морскому вокзалу. Держитесь недалеко от проезжей части».

Мне нравилось ее лихое письмо и ее предложение. Мне нравился авантюризм – правда, в более-менее разумных дозах: не угрожающий жизни-здоровью людей, моим в том числе.

По дороге мимо меня проносились ночные транспортные средства – в основном труженики-грузовики разных мастей или джихад-«шестерки». И вдруг я расслышал треск мотоциклетного двигателя. Меня нагнал мотоцикл и тормознул чуть впереди меня. Он работал на холостых оборотах. За рулем сидела стройная фигурка в шлеме. Она махнула мне рукой. Я подошел ближе, различил ее лицо. То была она, Вероника. Она молча протянула мне второй шлем. Я надел его. Садись, похлопала она по сиденью сзади себя. Я залез. Я чувствовал себя одновременно неловко и возбужденно. Моя размеренная жизнь стремительно менялась – в какую сторону? «Устроился?» – спросила она. «Да!» – прокричал

я. Мне показалось неловким держаться за ее талию, и я схватился за поручень. Мотоцикл рванулся вперед – меня чуть не сбросило с седла. Ветер, огни, скорость! Даже на «мерсах», которые арендует Сименс, нет такого ощущения полета. Мне нравилось движение – и еще то, что мы мчимся молча.

Сквозь светофоры, мигающие по ночному времени желтым, мы быстро пронеслись к окраине города. Скоро справа пролетело кладбище – там похоронены мои родители. С другой стороны видна густо-черная поверхность моря. Ветра нет, и море спокойное, и десятки кораблей светят разноцветными огнями на рейде, и подмигивает маяк.

Я решил ни о чем не спрашивать мою рулевую и ни в чем ей не противиться. Раз уж я согласился играть по ее правилам – надо доигрывать до конца.

Вскоре мы промчались по поселку Косая Щель. Я не раз бывал там. Там у нас была дача. После смерти отца я продал дом – как считает Сименс, за бесценок. Затем мы свернули на проселочную дорогу и поехали не то чтобы тише, а совсем еле-еле, подпрыгивая на кочках. Справа и слева от нас вился ночной южный лес. Фары выхватывали то дубы, увитые плющом, то дорогу, то – вдруг – вспыхнувшие глаза некрупного ночного зверя.

А затем мы выехали на громадную, величиной с футбольное поле, поляну. С одной стороны она ограничивалась морем, с противоположной – лесом, а с двух других – дорогой, делавшей здесь петлю. Вероника подрулила, прыгая по кочкам, к расположенной практически в самом центре просторной поляны импровизированной лавочке. Сиденье представляло собой дубовое бревно, обтесанное для удобства с верхней стороны. К лавочке прилагался столик, грубо сколоченный из трех досок; пара бревен играла роль ножек. Затеи сельской простоты! Так и виделось, как земляки устраивают здесь шашлыки под водочку и Лепса. Слава богу, местность оказалась не загажена – насколько я мог разглядеть ночью. Во всяком случае, полиэтиленовых пакетов и белых стаканчиков не видать.

Небо было безоблачным, луна светила правда вполнакала, в три четверти своей величины – отчего пейзаж был немного призрачным. Море простиралось черной шалью и на горизонте превращалось в еще более черное небо. Теплоходы, стоящие с огнями на рейде посреди темной спокойной пустыни, казались елочными игрушками.

Мои умозаключения по поводу проходящих тут пикников оказались не совсем точными. Если верить, конечно, Веронике.

– Это мое место, – сказала моя спутница. – Я часто здесь бываю. Как правило, совсем одна. Чужих не беру. А если его случайно занимает кто-то другой, им я говорю: нельзя!

– Откуда такая любовь к трем бревнам?

– Ты узнаешь. Потом. О, я назвала тебя на «ты». Извини, но, думаю, мне можно. Мы ведь с тобой одной крови.

– В каком смысле?

– Я ведь тоже могу творить чудеса. Как и ты. Читать мысли. Предсказывать будущее. Видеть людей до донышка. И еще много чего. Не веришь?

– Да нет, почему же – верю.

– А по-моему, не очень.

– Да все нормально.

– Не слышу энтузиазма в твоем голосе. Смотри же.

И она протянула руку в сторону моря. Сделала несколько круговых движений. И я вдруг увидел, как вокруг одного из сухогрузов, стоящего на якоре, закручивается воронка. Словно море под ним резко ушло, уровень понизился – а повысившиеся края стали вращаться… Сделали один оборот… второй… Вместе с водой начал вращаться и кораблик – словно невидимая подводная рука взяла его и стала раскручивать. Полный поворот кругом, второй, третий… Было видно, как на палубу выскочил крошечный человечек, за ним другой. Они были взбудоражены. Волна залила палубу, окатив их с ног до головы.

– Еще? – В голосе девушки звучало торжество и хвастливая гордость собой.

– Бог с тобой, хватит!

– Да ничего с ними не будет! Я еще и не так могу! И утоплю, если надо!

Я подобных штук по жизни не вытворял. Даже не пробовал. Так что не знал предела своих возможностей. Не знал, что я могу, чего нет. Потому что был уверен: таким глупым хулиганством не могу позволить себе заниматься. Иначе мой дар уйдет. Откуда я это взял, не ведаю. Однако не сомневаюсь, что дело обстоит именно так.