В свои разрушенные тела вернитесь
Шрифт:
Весь первый день он оставался на берегу Реки, не обращая особого внимания на тех, кто пытался втянуть его в разговор, ограничиваясь только любезной улыбкой. В отличие от большинства виденных им мест здешние жители не были настроены враждебно.
Солнце двигалось вдоль восточных вершин, едва-едва поднявшись над ними. Пламенный шар скользил вдоль долины, ниже, чем ему когда-либо приходилось видеть, кроме того случая, когда он очутился среди гигантопитеков. Солнце некоторое время заливало долину светом и теплом, а затем поплыло чуть-чуть выше западных вершин.
На долину легли тени, стало холоднее, чем
Уставший после двадцатичетырехчасового бдения, но счастливый, он стал рассматривать тех, кто жил здесь. Теперь он знал, что находится в арктической местности, но не у верховьев Реки, как в первый раз, а у другого конца — у ее устья.
Повернувшись, он услышал голос, который показался ему знакомым:
— Абдул ибн Гарун!
— Джон Коллон? — изумился Бартон.
— Конечно, это я! А еще говорят, что чудес на свете не бывает. Что случилось с вами после того, как мы в последний раз с вами виделись?
— Я умер в ту же ночь, что и вы, — сказал Бартон. — Правда, с тех пор умирать мне приходилось еще несколько раз. На этой планете немало плохих людей.
— Это вполне естественно. Их было много на Земле. Но все же я отважусь заявить, что число их уменьшилось, так как Церковь, слава Богу, оказалась способна сделать много добрых дел. Особенно в этой местности. Но идемте со мной, друг. Я познакомлю вас со своей подругой. Должен вам заметить, что это очень прелестная и верная женщина, и это в мире, который все еще не очень-то ценит супружескую верность и добродетель вообще. Она родилась в двадцатом веке и почти всю жизнь преподавала английский язык. Я даже иногда думаю, что она любит не столько меня как такового, а то, что я могу ее научить языку своего времени.
Коллон издал характерный нервный смешок, благодаря чему Бартон понял, что он шутит.
Они пересекли равнину и подошли к подножию холмов, где перед каждой хижиной на небольших каменных площадках горели костры. Большинство мужчин и женщин от холода завернулись в полотнища.
— Угрюмое и промозглое место, — сказал Бартон. — Почему они живут здесь?
— Большинство населения — финны или шведы конца двадцатого столетия. Они привыкли жить в высоких широтах. И все же вы, должно быть, счастливы, что очутились здесь. Я помню ваше жгучее любопытство к полярным районам и ваши соображения относительно них. Здесь бывали и другие, которые подобно вам прошли вниз по Реке в поисках удачи или, извините меня за это выражение, в поисках презренного золота на кончике радуги. Но им всем либо не довелось вернуться, либо вернулись, испугавшись непреодолимых препятствий.
— Что за препятствия? — воскликнул Бартон, схватив Коллона за руку.
— Друг! Вы делаете мне больно! Первое препятствие: чашные камни кончаются и поэтому больше негде наполнить чаши едой. Второе: низменные равнины долины исчезают, и Река течет прямо среди гор, сквозь глубокие ущелья с обледенелыми стенами. Третье: это то, что находится дальше, оно мне неведомо, потому что никто оттуда не возвращался, чтобы поделиться впечатлениями. Но я боюсь, что их ждал один конец, всех, кому свойственен дух гордыни.
— Как далеко уходили те, кто не вернулся?
— Если
— Есть только один способ определить, — заметил Бартон, — продолжительность пути.
— Значит, ничто не остановит вас, Ричард Бартон? — воскликнул Коллон. — Почему вы до сих пор не бросили эту бессмысленную погоню за мирским? Почему вы не стремитесь столь же ревностно к духовному?
Бартон снова схватил Коллона за руку:
— Вы сказали, Бартон???
— Да… я так сказал. Ваш друг, Геринг, поведал мне ваше истинное имя некоторое время назад. Он также рассказал о других вещах, касающихся вашего прошлого.
— Что? Геринг здесь?
Коллон кивнул:
— Он здесь уже около двух лет. Живет он в двух милях отсюда. Завтра, если вы не против, можно навестить его. Вам понравится, как он изменился, я уверен. Он победил распад своей личности, начатый наркожвачкой, и из осколков создал нового, гораздо лучшего человека. По сути, теперь он один из руководителей Церкви Второго Шанса в этой местности.
Пока вы, мой друг, искали какой-то непонятный сосуд вне себя, он нашел священный сосуд внутри своего «я». Он почти что погубил себя безумием, едва не вернулся на злые круги своей земной жизни, но благодаря милости божьей и своему истинному желанию доказать, что он достоин того, что ему дали еще одну возможность прожить, он… ну, сами завтра убедитесь. И я молюсь, чтобы его пример пошел вам на пользу.
Коллон стал рассказывать подробности. Геринг умирал примерно столько же раз, сколько и Бартон, обычно кончая самоубийством. Не в силах перенести кошмары и отвращение к самому себе, он снова и снова добивался всего лишь кратковременной и бесполезной отсрочки. Но через день после смерти он снова оказывался один на один с самим собой. Однако после того, как он очутился здесь и стал искать помощи у Церкви, человек, которого он тщетно старался победить, перестал существовать.
— Я поражен! — усмехнулся Бартон.
Заметив, что Коллон скривился, Бартон быстро добавил:
— Нет, нет! Поверьте, что я действительно рад за Геринга. Но у меня иные цели. Вы должны обещать мне, что никому не расскажете о том, кто я на самом деле. Позвольте мне и дальше быть Абдулом ибн Гаруном.
Коллон согласился молчать, хотя по нему было видно, что он разочарован тем, что Бартон не хочет повидать Геринга. И увидеть, что могут сделать с человеком вера и любовь. С человеком, казалось бы, самым безнадежным и развращенным.
Коллон повел Бартона к своей хижине и познакомил с женой — невысокой стройной брюнеткой. Она была очень приветлива и дружелюбна и настаивала на том, чтобы незамедлительно отправиться всем вместе к местному старосте.
Вилли Ахонен был огромным мужчиной с тихим голосом. Он очень терпеливо выслушал Бартона, приоткрывшего перед ним часть своего плана. Бартон сказал, что хотел бы соорудить лодку и пройти до конца Реки. Он не упомянул о том, что хочет провести лодку еще дальше. Но Ахонен, очевидно, уже встречался с такими, как он.