В тайге стреляют
Шрифт:
— Вот что, Вася, — таинственно понижая голос, начал Назарка и протянул Сычу кисет. — Молод ты, но много уже худого сделал людям, много зла сделал рабоче-крестьянской власти. В Якутск скоро вас отправят, революционным трибуналом судить будут. За ваши зверства спросят! — И он со скорбным видом провел ребром ладони по шее.
Назарка говорил, а лицо Сыча наливалось синеватой бледностью, глаза расширялись. Забытая самокрутка чадила в пальцах, и нарастающий цилиндрик пепла упруго выгибался кверху.
— Страшно умирать, Вася, а? — проникновенно продолжал Назарка. Надо было полностью подчинить Сыча своей воле, сделать его послушным. — Ты ведь, поди, крепко
Сыч скривил губы, часто, рывками задышал. Удерживая слезы, отчаянно вращал глазами. Выходит, ему каюк, крышка, а он-то надеялся... «Трус! — рассматривая искаженное лицо артомоновского прихвостня, подумал Назарка. — Зато якутских девушек насиловать был герой!»
Трясущимися пальцами Васька раскрыл спичечный коробок, кое-как раскурил замусоленный окурыш. Назарка остановился у него за спиной, веско, с нажимом сказал:
— Однако у тебя есть возможность. Может, сохраним твою жизнь, если поможешь Советской власти...
Васька ожидающе выпрямился, повернул голову к Назарке.
— Что я должен сделать? — спросил он.
— Мы поймали помощника Цыпунова — поручика Станова. Знаешь его?
— Знаю, знаю! — торопливо подтвердил Сыч, ерзая на стуле. — Спирту столько с ним перепили...
— Станов знает место, где собирается цыпуновская банда. Но он ничего не говорит, не выдает своих. А нам нужно как можно скорее обезвредить Цыпунова... У тебя один выход, поэтому я говорю с тобой прямо. Ты должен узнать у Станова цыпуновскую явку. Обязан! Любыми способами!.. Теперь вы будете встречаться на прогулках. Случайно, конечно. Надо будет, убежишь из тюрьмы. Сделаем и так... Ты понял меня?
— Да, да, товарищ уполномоченный комиссар. Вполне понял! — подтвердил повеселевший Сыч. — Выполню все, как велели!
К вечеру выгрузку товаров закончили. На пароходе подняли пары, и труба выкидывала к небу нескончаемый шлейф густого дыма. Отряд Пешкина отплывал дальше. Опять на берегу было оживленно и шумно. Но вот над рекой прокатился третий гудок. Старый Степан с окаменевшим лицом прижал к груди Назарку, сурово сказал:
— Службу свою хорошо исполняй!.. Бандитов уничтожим, я в свой алас вернусь. Не хочу, чтобы наш очаг потух навсегда! По-новому жить начинать будем!
А через несколько дней и отряд Фролова выступил в новый поход.
Размякшая от росы дорога глушила перестук копыт. Вытянувшись неровной цепочкой, боевая группа Фролова спустилась к реке и прибавила рыси. Мерно покачиваясь, бойцы громко зевали, нехотя перекидывались короткими скупыми фразами.
Над землей еще властвовала глухая ночь, хотя солнце уже всплыло над горизонтом и мягким, не набравшим еще силы светом, заливало мир. Травы были сплошь усыпаны росой и казались матово-серыми. А наклонись пониже, и увидишь, что каждая крохотная точечка воды, повисшая на стебельке, наполнена розовым. Мириады капелек унизали траву, и для каждой у солнца нашелся лучик, чтобы оживить, зажечь феерическим огоньком водяной шарик. А всколыхнет воздух ленивый ветерок, и покатятся по лугу розовые, алые, красные волны.
Назарка ехал последним. Перед ним на низкорослой широкозадой кобылице покачивался Васька Сыч. Бывший артомоновский адъютант сидел в седле, неловко съехав на один бок. Плечи его понуро опущены. На Ваське была одежда, в которой его захватили наслежные активисты. Перед походом Сыча
Солнце медленно поднималось в вышину, слепило глаза. Роса давно уже испарилась. В тайге нарастал зной. Верхушки деревьев неумолчно, протяжно шумели, навевая светлую тихую печаль. Вдалеке раздался глуховатый, тоскующий голос кукушки. На редких, прогретых солнцем прогалинах в ленивой истоме кружились пестрые бабочки. С сердитым гуденьем носились желтобрюхие шмели.
Кто бы мог предположить, что местом сбора остаткам своей банды на этот раз Цыпунов назначил заброшенную юрту Никифоровых? Красноармейский отряд держал путь к родному аласу. Знать, от этого и было так неспокойно на сердце. Назарке не терпелось поскорее увидеть места, где прошло детство, где с верным Пранчиком он гонял полосатых пронырливых бурундуков...
Все произошло значительно проще, чем предполагали Чухломин и Назарка. Поручик Станов знал артомоновского адъютанта, знал его грехи и, ясно, доверял ему... Во дворе острога обезвреженные белогвардейцы встретились «случайно». Улучив момент, Васька шепотом, дрожа от возбуждения, передал Станову, что у него есть возможность вырваться на свободу: в его камере прогнил пол, а наружная завалина осыпалась. Но вся беда в том, что он, Васька, не знал, куда податься после побега. Станов, не колеблясь, указал Сычу последнее место явки, назначенное Цыпуновым. В следующее свидание поручик передал Ваське кусочек бересты, на которой схематично было изображено, как до того аласа добраться.
На этот раз уцелевшие бандиты должны сойтись в покинутой юрте Никифоровых. Павел превосходно знал свой наслег и не случайно выбрал алас, где жил когда-то Степан с семьей. Место глухое, тропинку и ту не часто повстречаешь. И соседей близко нет. С наступлением тепла низины и распадки речушек в тех местах превращались в труднопроходимые бадараны.
Станов сказал Ваське, что Павел летом намерен покинуть Якутию. Он хотел забрать припрятанные в тайниках золото, пушнину и уехать за границу. Об одном не успели сговориться цыпуновские сподвижники — о точной дате сбора.
— Добирайся как-нибудь туда, затаись и жди! — посоветовал поручик Сычу.
Чухломин и Фролов решили взять в плен остатки банды, а если это не удастся — уничтожить их и изъять награбленные богатства... «Сбежавший» от красных Васька обязан был поселиться в юрте Никифоровых и ждать...
Солнце палило немилосердно. В тайге стало душно, одуряюще пахло смолой и багульником. Слабые порывы ветра не проникали под деревья, и пряный воздух казался плотным до осязаемости. Красноармейцы распахнули воротники. Лица у всех были красные, распаренные. Лошадиные бока потемнели от пота.
— Печет! Что там твоя Азия! — заметил Костя Люн и провел сухим языком по шершавым растрескавшимся губам. — Тоже мне страна: зимой холод в дугу гнет, летом — пекло, спасу нет!
Наконец лес расступился, и на разомлевших красноармейцев повеяло прохладным ветерком. Конники выехали к реке. Бойцы сразу задвигались, заговорили охрипшими голосами.
— Сто-ой! — приподнявшись на стременах, скомандовал Фролов.
Через несколько минут расседланные лошади сгрудились на полянке, под укрытием деревьев. Пофыркивая, они лениво мотали гривами и жадно тянулись к реке. Бойцы поспешно посбрасывали с себя пропотелую одежду и с гвалтом ринулись в воду. Щука зеленой стрелой метнулась в глубину. Небольшой заливчик взбурлил, как кипяток в котле.