В тайном государстве
Шрифт:
Заскрипела отворяемая дверь. Появилась Лиз. Квитмен поспешно вскочил и зажег свет, поскольку сидел в темноте, уставившись на индикатор магнитофона. Чайник в кухне почти выкипел.
Квитмен поцеловал Лиз.
Ее губы были холодными, но живыми. Он заставил себя думать только о ней.
— Хорошо провела вечер?
— Так себе. Обычное сборище. И я не встретила писателя моей мечты.
— Это кто?
— Джеймс, что с тобой? Утром, уходя, ты сам пожелал мне с ним встретиться!
— Ах да, запамятовал. У меня был трудный день. — Квитмен
— Оно и видно. Удачно сходил в магазин?
— Да-да, — рассеянно отозвался Квитмен и вспомнил: — Я же купил тебе подарок к рождеству.
— Подарок? Как мило! А что это?
— Сейчас увидишь. Сроду не догадаешься. — Из кармана пальто он вынул бумажный пакетик.
— Ах, Шопен! Мессиан! Чудесно! Нужно сейчас же поставить. А что ты слушал без меня?
— Так, кое-что по работе. — Лиз знала, что некоторые материалы диктуют на пленку. Может, с утра пораньше покружить в окрестностях Олдершота, есть шанс перехватить Стрейнджа?
— Дай послушать! — Квитмен отметил, что Лиз чуть навеселе. — Про твою секретную жизнь!
— Нет! — отрезал он и тут же устыдился своей слишком бурной реакции. Кассета Стрейнджа, повинуясь нажатию пальца, с треском вылетела из магнитофона.
— Ты что, мне не доверяешь?
— Доверяю, конечно. Но здесь… здесь ровным счетом нет ничего интересного. — Он мягко забрал у нее кассету с музыкой Шопена и вложил ее в магнитофон. Музыка затушила начало ссоры из-за секретности.
— Хочешь кофе?
— С удовольствием. — По ее тону Квитмен понял, что Лиз дожидается подходящего момента. Мысли упорно возвращались к Риву: возможно, его улыбка ничего не означала. При желании его всегда можно вывести на чистую воду. А сообщение группы наблюдения он всегда сможет подправить.
Позднее, уже в постели, он спросил Лиз, докуривавшую в темноте последнюю сигарету:
— Ты никогда не задумывалась об этике своей работы?
— Нет. Ничего порочного в рекламе нет.
— За исключением глупой улыбки. Что написано на лице, то и в голове, никакого умения не надо.
— При чем тут этика? — Лиз повернулась к нему. — Милый, что тебя мучит? Что? Эта пленка с работы?
Квитмен был сам виноват, что не сумел избежать вопроса.
— Нет, пленка тут ни при чем. Дело обстоит сложнее, в том, как мы все себя ведем. На службе, я имею в виду. Вопрос не в том, что нельзя прочесть чужие мысли, а в том, что эти мысли очень часто оказываются опасными и смутными. — В голове Квитмена мелькнуло, как Стрейндж едет мимо казарм.
— Опять ты, милый, благородно лжешь, правда? — Это была их общая шутка, но Квитмен не рассмеялся.
— Нет, это гораздо хуже, чем ложь.
— Коррупция?
— Хуже.
В притворном ужасе Лиз понизила голос.
— Содомия?
На сей раз Квитмен улыбнулся в темноте.
— Ты улыбаешься, а?
— Да, но все-таки хуже содомии. — Чтобы почувствовать себя в безопасности, ему захотелось все рассказать Лиз. Но нет, нельзя.
— Политическое
— Не совсем. Но в управлении один человек покончил с собой, по крайней мере, это наша версия, но Стрейндж доказал… — Квитмен чуть было не произнес слово «убийство», да Лиз перебила:
— А я думала, Стрейндж — в отставке.
— Действительно, но связей не теряет. — Квитмен отвечал уклончиво, боясь и сказать лишнее, и оставить все в себе.
Лиз поцеловала его. Они крепко обнялись. На несколько минут Квитмен забыл свои страхи.
Когда он проснулся, было очень тихо. С неохотой вылезая из кровати, он направился в туалет. Там он снова прослушал кассету, а бачок над головой ворчал с укоризной.
17
«Ни за что бы не поселился в Олдершоте, — думал Стрейндж, проезжая мимо сборных казенных домиков, — даже если бы служил в армии». Главные казармы за колючей проволокой теперь уже охранялись тапками со стволами, запорошенными снегом. На перекрестке подъездных дорог находился контрольно-пропускной пункт. Остальные входы на огороженную территорию были заблокированы бетонными плитами. Но, несмотря на все меры предосторожности, база казалась необычайно уязвимой в этой утренней тишине.
Стрейндж, хорошо знавший местность со времен войны и частых посещений штаба разведки корпуса, все же несколько раз ошибся, прежде чем отыскал нужное ему здание неподалеку от жилых помещений офицеров. Дежурный офицер посмотрел на потрепанный «вольво» с подозрением.
— Если не возражаешь, шеф, ставь машину здесь. И дожидайся в ней. Я пошлю своего человека.
Стрейндж безропотно подчинился и положил на руль развернутую газету. В Лондоне снова бомбы. Молодой солдат с планшетом склонился к окошку.
— Доброе утро, сэр. Что вы хотите?
— Я по личному делу. Мне надо повидаться с полковником Мэттьюзом, Барнаби Мэттьюзом. Знаете такого? Позвоните ему и скажите: приехал Фрэнк Стрейндж.
Рядовой заглянул в свой планшет.
— Полагалось бы заполнить анкету, но если вы хотите просто послать ему записку, думаю…
— О’кэй, мальчик! — Стрейндж подмигнул. Скрипя сапогами, солдат отошел к контрольно-пропускному пункту. Охрана глазам не поверила, когда полковник Мэттьюз торопливо пересек площадь, обнесенную проволокой. «Фрэнк!» — крикнул он, пролезая под ней.
Розовый и радостный, Мэттьюз имел вид подтянутого школяра. Его низкорослая фигура не очень годилась для парадов, зато голос он имел громкий и звучный.
Стрейндж отбросил газету на заднее сиденье и с трудом вылез.
— Привет, Барнаби! — произнес он с не меньшим энтузиазмом. Он очень любил Мэттьюза, но его имя всегда выговаривал с трудом. Они пожали друг другу руки.
— Ну, выкладывай, каким ветром занесло тебя к нам? Говорят, ты вышел в отставку. Барбара советовала — напиши, но мы потеряли твою рождественскую открытку с адресом. Корнуол, так ведь?