В те дни на Востоке
Шрифт:
Шурочка заразительно смеялась.
– Да, у нас здесь женщин больше, чем мужчин. Но веселиться нам некогда. Я, например, на работе задерживаюсь допоздна, даже в клуб редко хожу.
– А работа нравится?
Она вздернула черные брови.
– В войну ведь не по желанию, а по необходимости работают.
– Это верно, – согласился он, понимая, что разговор пошел не по тому руслу. – А если бы вам предложили работу в другом месте? Например, официанткой в офицерской столовой?
Шурочка поджала яркие
– Зачем мечтать о том, что не сбудется. Это задело его самолюбие.
– Нет, серьезно, я все-таки начальство, адъютант командира полка. Имею связи. – Он дотронулся до ее талии, но Шурочка быстро встала.
– Идемте. Скоро сеанс начнется.
«Какая недотрога. А может, только разыгрывает?»
Когда в зале погас свет, он коснулся ее руки. И ее пальцы ответили легким пожатием, но таким понятным и доверчивым, что ему стало томительно жарко от разлившегося по телу огня. Он еще ближе прильнул к ней, ощущая ее дыхание, и меньше смотрел на экран. В его воображении мелькали свои, куда более интересные, кадры.
Когда они вышли из клуба, она как бы нечаянно спросила:
– У вас там какой-нибудь клуб есть или что?
– Клуб у нас что надо, только одного не хватает…
– Женщин, – догадалась она.
– Конечно. Помните, как в «Сильве»: «Без женщин жизни нет на свете, нет. В них радость жизни и весны расцвет»…
Они подошли к дому с палисадником, остановились у дощатой калитки.
– Вот мы и пришли, – Шурочка освободила локоть от его руки.
– Здесь живут ваши родители?
– Родителей у меня нет. Живу у тети с дядей. – Она посмотрела в темные окна, зевнула. – Спят уже. Мне тоже пора. Завтра рано на работу.
Он не привык так расставаться с девушками. Попытался обнять и поцеловать ее, но она уклонилась.
– Зачем вы это? К чему?
– Я же вас люблю.
– А меня вы спросили?
– Чудачка. Разве об этом спрашивают?
– Нет, Ваня, ми еще мало знаем друг друга. Вот когда поближе познакомимся и я вдруг окажусь в роли официантки вашей столовой… Только меня отсюда не отпустят. Я в этом почти уверена.
– Отпустят, Шурочка! Если я похлопочу, полный порядок будет!.. Теперь он выполнил свое обещание, что само по себе доставляло огромное наслаждение…
Померанцев подстриг усики, наодеколонился.
– Я смотрю, ты культурно стал жить, готовишься к встрече. А помнишь, голубчик, как строили землянку, спали в казарме.
Померанцев поморщился.
В последнее время он стал избегать Незамая. И мягкая речь, и услужливые манеры бывшего начальника – все казалось ему жалким, надоедливым. Он догадывался, что сейчас Незамай начнет просить о командировке. А кто он теперь для него? Однако, не выказывая своего пренебрежения к старому приятелю, Иван любезно спросил:
– Как там Арышев? Слышал, что у вас нелады.
–
– Он такой.
– Ничего, я тоже не лыком шит, быстро крылья обломаю.
– Может, помощь нужна? – Померанцев надел китель, взял папиросу. – А то я гляжу, мой земляк слишком стал нос задирать.
Померанцеву хотелось чем-нибудь насолить Арышеву, дать почувствовать, что есть чины повыше его.
– Ничего, Ваня, я и один с ним управлюсь. Лучше о другом поговорим. Как там насчет командировочки, ничего не наклевывается? – И застыл в ожидании, глядя в построжавшее лицо адъютанта.
– Пока, Семен Иваныч, подходящего ничего нет. А вот солдата послать можно. Подбери такого, чтобы домой съездил и спиртного достал.
– Примочкина можно. Он из Иркутской области, близко.
Померанцев достал из планшета бланк командировочного предписания с печатью.
– Вот заполняй и отправляй Примочкина. Только учти, если засыпется, ты меня не знаешь.
– Ясное дело.
В обеденный перерыв к Незамаю прибежал посыльный.
– Товарищ лейтенант, вас вызывает комбат.
«Неужели на занятиях был? – встревожился Незамай. – Скажу, что занемог. Меня же никто не видел у Померанцева». И с напускным болезненным видом отправился к комбату.
Уже по тому, что в штабе кроме Сидорова и Дорохова никого не было, он понял – его будут «прорабатывать». Да и по выражению их лиц чувствовал: идет гроза.
– По вашему вызову лейтенант Незамай прибыл, – нарочито вяло доложил он.
– Во-первых, не прибыл, а явился, – обрезал капитан. – А во-вторых, почему вы сегодня не проводили тактические занятия с ротой?
Незамай переступил с ноги на ногу, покосился на Дорохова, которого побаивался больше, чем комбата, сделал скорбное лицо.
– Не мог я, товарищ капитан… приболел.
– А что с вами?
– Что-то затемпературил. Пришлось в постель слечь.
– В санчасть почему не обратились?
– Да я уже немного отлежался. Пройдет теперь.
– И мне не сообщили. Не знал, где вас искать. Это же непорядок!
Незамай полез в амбицию.
– Раз заболел и уже не хорош. А то, что я с подъема до отбоя торчу в казарме, никто не видит.
Но это не вызвало сочувствия у комбата.
– Торчать в казарме с подъема до отбоя не обязательно, а вот людьми руководить надо. У вас же каждый взводный командир действует по своему усмотрению. А почему? Потому что в роте не чувствуется командир, единоначальник.
Сидоров взял со стола листок с рапортом Незамая.
– Что, у вас Арышев отказался от дежурства по столовой?
– Пытался, но я его заставил.
– А может, вы его толкнули на это, чтобы найти повод для взыскания? Он же должен был отдыхать после наряда. Это что же – есть?!