В тебе моя жизнь...
Шрифт:
Вопрос только — надолго ли? Да и скольким женщинам он писал такие слова?
Марина провела рукой по маленьким ароматным цветам. Как же он запомнил, что ей не хватает в Петербурге именно их, этих дивных цветов? Что первые снежинки всегда напоминают ей, как осыпаются в их саду ветви чубушника, роняя на землю белоснежные лепестки, словно снежинки? Неужто можно так играть?
— Что, дзитятка, пригорюнилась? — спросила Агнешка, вошедшая бесшумно в комнату. — Вочи вон как блестят, слезоньки собираются… О чем думу думаешь? О нем ли?
— О нем, няня, о нем. Как из головы его выбросить, ума не приложу! — Марина бросилась на кровать и зарылась горящим от стыда лицом в подушки. — Лгу из-за него всем: тетушке, маменьке, теперь вот Юленьке. Что со мной? Почему так?
— Ох, горемышная
— Думаешь, обманывает меня Загорский? — спросила Марина.
— Я ж почем разумею? Я же не Господь, — Агнешка взглянула на иконы в уголке и быстро перекрестилась. Она помолчала, затем склонилась прямо к уху Марины и прошептала:
— Понимаю, касатка, почему он в твоей душеньке… Дюже прыгожы!
Марина резко повернула лицо к няньке:
— Ты видела его? Где? Он же под арестом!
— Да там и видела — за оградой дома ягоны. Свернула сегодня, когда к мадам твоей ходила за шляпкой с Анисьей… ты же знаешь, яка она рассеяна, дужа рассеяна — все перепутает. В прошлый раз говорю ей, платье почисти шафрановое, барышня его увечар наденет …
— При чем тут Анисья? Агнеша, милая Агнеша, не томи… Что там с Загорским?
— Тю, я ж тебе говорю, свернула к ягоны дому, побачить, как живет он — богато або бедно. Справный дом, весьма справный… Значит, при деньгах, если конечно, не заложен дом-то. Дык вот, стоит он, значит, за оградой в саду и стреляет. Лакей ему пистоль только и подает… Стоит в одной рубахе, дурань, перед барышнями красуется. Ведь захворает, как Бог свят!
— Перед какими барышнями?
— Голуба, барышень там тьма! Прогуливаются перед домом туда-сюда, сюда-туда. Срамота! Куды только няньки с мамками смотрят. Тьфу! Али тут так принято? Слава Богу, снег закрапал, и он в дом ушел. Только зыркнул так недобро на них через ограду… Ох, касатка моя, не серчай на старуху-то, но я скажу тебе: змерзлая-то душа у него, змёрзлая… Если не хватит сил ее отогреть, сама змерзнешь. Может, и направду, лучше граф, что бывает у нас. Тоже прыгожий и богатый да душа у него добрая и светлая. И любит он тебя…
— Это ты все по одному только взгляду определила? — холодно спросила Марина. — Или другие признаки знаешь? Да и как ты разглядела-то через ограду да с твоих-то глаз?
— Душой я смотрела, сердэнько, а она у меня позрячее будет, — возразила нянька. — Если любишь того, русого, люби. Воля тут только твоя. Только душу его тяжело отогреть, слишком уж змёрзлая… И запомни: змерзлую льдинку сломать легшее… Вот так-то.
Вечером Марина со своими родственницами принимали у себя гостей — ждали на ужин Арсеньевых и нескольких знакомых Софьи Александровны. Обещался также быть и Воронин и писал, что привезет с собой Вильегорских.
— Ах, какая это честь для нас! — восклицала Анна Степановна в разговоре с мужем. — Вильегорские нынче в фаворе у императора. Подумайте только, как нас возвысит этот брак. Мы будем вращаться в таких кругах… Ах, Боже мой, какая удача, что Марина запала в душу его сиятельству! Я и не представляла себе подобного!
— Ах, душенька, рановато еще говорить о браке, — возражал ей несмело муж. — Надобно ведь согласие Марины да и Их Императорское разрешение на брак…
— Будет, — отрезала Анна Степановна. — Я уверена, что граф сумеет убедить Их Величества. А уж в Марине и не сомневаюсь. Благо, что этот polisson [11] Загорский под арестом, иначе Марине было бы тяжелее признать все преимущества этого брака. Вы знаете, mon cher ami [12] , она ведь по-прежнему не выкинула его из головы.
11
повеса (фр.)
12
мой дорогой друг (фр.)
—
— Вы — мужчина, и не понимаете, как долго женщина может лелеять в себе любовь. И потом — я мать, я знаю, я чувствую…
— Ну, разумеется, ma cheri [14] , — Александр Васильевич Ольховский никогда не спорил с супругой, даже по самым важным вопросам уступая ей нелегкую долю принятия решения. Он давно уже смирился, что Анна Степановна взяла в свои руки бразды правления в их доме, что позволило ему более не занимать себя такими скучными вопросами, как ведение дел имения. Все, что его интересовало отныне, — охота и его любимейшие собаки (по которым он чертовски скучал сейчас) и игра в карты. Честно сказать, последнее довольно редко удавалось ему в губернии — Анна Степановна зорко следила за тем, что происходило в игорной комнате, даже если была в другом конце дома, и как только он входил в азарт, находила любые предлоги удалить его из-за стола. Но тут в Петербурге…
13
моя дорогая (фр.)
14
моя дорогая (фр.)
Прозвенел дверной колокольчик и отвлек Александра Васильевича от его мыслей, в которых он уже давно считал ставки. Еще мгновение — и гостиная наполнится голосами и смехом, войдут гости и шумно вбегут задержавшиеся дочери, которым сегодня позволили принять участие в ужине, подадут легкие напитки. Но пока в этой комнате только он да Марина, которая смущенно теребила нитку жемчуга у себя на шее.
— Ты грустна, ma cheri [15] . Отчего? — вдруг решился спросить Александр Васильевич у дочери. Он редко позволял себе откровенные разговоры с дочерьми, особенно младшими, выросшими целиком и полностью у маменькиной юбки. Да и потом — о чем говорить с особой женского пола? О тряпках? Это вам не наследник, с которым можно обсудить последние политические новости или просто поговорить об охоте.
15
моя дорогая (фр.)
Хотя с Мариной он нашел общий язык, и именно на почве охоты, пристрастив ту к ней за те три года, что она провела в Ольховке. Она довольно споро загоняла зайцев и научилась метко бить в глаз белок, что вызывало невольное уважение у ее отца. А уж когда Марина сама завалила вепря одним точным выстрелом…
После этого случая Александр Васильевич стал нечасто, но допускать ее в свою святая святых — кабинет, что вызывало явное неудовольствие его супруги. Они играли в карты на палочки и обсуждали последние новости губернии. Только вот здесь, в Петербурге, они так и не смогли сохранить те доверительные отношения, что сложились у них в Ольховке. «Что позволительно в губернии, не всегда пристало в столице» — заявила Анна Степановна, да и своего кабинета у него в этом доме не было.
— Грустна? — откликнулась Марина. — Нет, папенька, я не грустна…
Повинуясь порыву, Александр Васильевич вдруг спросил:
— Скажи мне, как родителю, милая — тебе по сердцу его сиятельство, за которого так радеет твоя матушка?
Марина подняла глаза на отца и внимательно посмотрела на него, словно пытаясь понять, почему он задал этот вопрос. Затем она улыбнулась:
— Не беспокойтесь, папенька. Я уверена, его сиятельство вполне способен составить мое счастье.
В это время открылись двери, и спешно вошли Анна Степановна с дочерьми и Софья Александровна, задержавшаяся в кухне за последними распоряжениями, как раз за мгновение до вступления в комнату гостей. Последовал неизбежный обмен приличными к месту любезностями, завязалась неспешная светская беседа в ожидании момента, когда позовут за стол — обсуждали недавний бал, премьеру в Александринском театре, полушепотом — новое увлечение императора.