В тебе моя жизнь...
Шрифт:
Но ненависть никак не уходила, и она заплакала, позволяя слезам катиться и катиться по щекам, ощущая собственное бессилие, видя свои слабости, с которыми она не могла бороться.
— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Глава 66
Марина и думать забыла об этой случайной встрече при выходе из бастиона. Она-то сразу узнала жену Сергея, и это узнавание словно огнем опалило ее лицо, заставило залиться краской стыда — мало
Ведь Сергей был ныне для нее чужой. Вернее, должен быть таковым. Разум понимал это, но глупое, ее глупое и упрямое сердце признавать это не желало. Именно оно и гнало ее прочь из Завидова, как только пришло срочное письмо от Жюли с вестью о приговоре для князя Загорского.
Марина обычно не читала писем в это время, по-прежнему сохраняя за секретарем Анатоля обязанность разбирать приходящую почту на ее имя и отвечать на многочисленные соболезнования. Другие письма он просто просматривал и пересказывал содержание барыне, оставляя на ее выбор — отвечать ли сразу или отложить на потом.
Приходилось ему и немного лукавить, утаивая от хозяйки некоторую почту, таящую в себе заведомо глупое или оскорбительное для ушей барыни содержание. Например, как всегда это бывает после кончины богатой и титулованной персоны, сразу же нашлись многочисленные охотники до наследства, объявляя себя родственниками дальними, а как-то даже матерью детей графа Воронина. Все это, несмотря на явную абсурдность, проверялось семейными поверенными и, разумеется, не подтверждалось. К чему тогда беспокоить барыню по таким сущим пустякам ныне, когда ее сердце и так неспокойно? Или явные оскорбительные письма…
Но письмо от Юлии Алексеевны секретарь принес Марине тут же, как только вскрыл его, понимая, что подобные вести не могут быть скрыты от графини.
Марина вспомнила, как прочла эти страшные строки, как вдруг замерло сердце у нее внутри. Вмиг отказали ноги отчего-то, и она почти рухнула в кресло в гостиной, где вскрыла письмо подруги. Она не чувствовала их совсем, и лакеям пришлось ее отнести в спальню, позвали Зорчиху. Пока Марина ждала ее прихода, приказала принести себе письменные принадлежности и быстро, не откладывая, написала письмо в Петербург, которое тут же и отправила со стремянным.
— Что же ты, барынька? — приговаривала Зорчиха, ссыпая по горсти в чайник травы, что принесла с собой. По запаху Марина смогла угадать только валериану, других она так и не разведала. — Совсем себя не бережешь. Все глазоньки выплакала за эти седмицы, всю душу истрепала себе. К чему столько слез льешь? Худо там покойному барину, коли так рыдаешь, худо. Отпусти его. Совсем отпусти. Скоро срок минет, и душа его уйдет от нас. А так, видя, как ты убиваешься, разве легко ему будет покинуть мир этот? И к чему ныне так вдруг расстрадалась? Не бережешь себя, совсем не бережешь.
— На ноги меня поставь, Зорчиха, прошу тебя, — схватила ее за руку Марина. — В Петербург мне надо.
— Немедля, — передразнила ее ведунья. — Никуда от тебя не денется судьба твоя. Так что и торопится-то негоже. И больше не терзай душу свою. Да на могилку больше не ходи пока. Не тревожь его, не тревожь…
Марина вдруг удержала Зорчиху за рукав, протянула ей свою ладонь.
— Взгляни на руку мою. Есть ли там еще потеря, скажи мне! — но ведунья только покачала головой, отказываясь открыть будущее барыне.
— Я тебе уже все сказала. Больше добавить нечего, — сказала она, вызвав в Марине только злость и досаду.
На следующее утро Маринино здоровье выправилось, и она смогла подняться с постели, радуясь своему исцелению. А когда спустя два дня пришел долгожданный ответ на ее письмо, спешно засобиралась в столицу. Уже когда садилась в карету, заметила среди суетящейся по двору челяди Зорчиху и знаком поманила к себе.
— Что сказать хочешь? Что еще уготовано мне судьбой? Скажи же, сбудется то, что узнала?
Но шептунья только покачала головой и протянула узелок с травами, что тут же подхватила Таня, стоявшая подле барыни. Потом Зорчиха снова взглянула на Марину и проговорила:
— Пусть девка твоя настои варит из этих трав. Душу тебе надобно успокоить. Ведь только от нее зависит наше здравие телесное. А судьбу свою сама отныне творить будешь с Божьей помощью. Он не оставит тебя. Езжай с Богом, барынька!
Только на Божью помощь Марина ныне и надеялась. Ведь Сергей отказался даже обдумать возможный вариант собственного спасения от эшафота. Честь девицы, фыркнула невольно Марина, устремив задумчивый взгляд на пейзаж, что миновала коляска. К чему думать о ней ныне, когда сама девица забыла о ней некоторое время назад? Разве это достойно того, чтобы лишиться жизни?
Нет, Зорчиха права. Настало время для Марины самой творить свою судьбу, и она начнет с самого главного, что для нее было дорого ныне — с жизни Сергея. Пусть он будет не с ней, пусть проведет остаток жизни с другой! Она стиснет зубы и стерпит это, ей вовсе не привыкать. Главное, чтобы ее любимый жил, дышал этим воздухом, наслаждался этим небом… Господи, помоги мне, и я отрину эту грешную любовь из своего сердца, взмолилась Марина, подъезжая к месту своего назначения, сама не ведая, что невольно повторяет обеты, принесенные когда-то Сергеем.
Подбежал лакей и помог ей сойти на мостовую, аккуратно расправляя подол ее пышной юбки. Затем распахнул перед ней двери подъезда, у которых ее уже ждал капитан Шангин.
— Где же вы задержались, сударыня? — бросился он к ней, приветственно прикасаясь губами к ее дрожащим пальчикам. — Уж скоро собирается на прогулку, а завтра приема нет. Я же писал к вам.
— Да, я знаю, — кивнула Марина, подбирая юбки и спеша вслед за флигель-адъютантом в приемную государя по мраморной лестнице. — Я не могу выразить, как я благодарна вам, что вы устроили для меня эту аудиенцию.