В тебе моя жизнь...
Шрифт:
Марина провела пальцем по краю стопки, мысленно считая письма, удивляясь их количеству. Как они могли быть так слепы, что прямо под их носом с Анатолем смогла вестись такая переписка? Как могли допустить это? Отвлекшись на собственные переживания и горести, они совсем упустили из виду, что может произойти и такое.
Марина перевернула пачку и хотела убрать ее обратно в несессер, но вдруг ее внимание привлекло самое нижнее письмо в пачке, явившееся ныне ее взору. Оно не было сложено, как остальные, и написанное было доступно для прочтения. Видимо, кто-то из жандармерии впопыхах сложил его не так, как следовало, а наоборот. Марина бросила взгляд на эти ровные строчки и похолодела, чувствуя, как замирает сердце от острой боли.
Она узнала не почерк, нет. Она узнала одно-единственное слово сперва, а уж потом каким-то внутренним чутьем догадалась, чья рука выводила эти строки. «D'aujourd'hui [562] ». В написании слова были допущены две ошибки. Точно так же это слово было написано и в том письме, что Марина нашла среди вещей Анатоля, разбирая его вещи, согласно негласному правилу избавиться от одежды покойного. На том настояла Зорчиха, сама Марина не решилась бы сделать это да причем так скоро — спустя месяц после похорон. Именно тогда она и нашла эту короткую записку, что привела Анатоля в квартиру фон Шеля, заставила вызвать его на дуэль. Она смогла прочесть только верхние строки, повествующие о том, что сестра Анатоля вновь была в доме фон Шеля, тайно и без сопровождающего, что офицер поступил с ней неподобающим образом — разговаривал грубо, прогнал прочь. Марина тогда не стала дочитывать эту анонимку, а бросила ее в огонь, чтобы даже следа ее не осталось, а потом долго мыла руки, стремясь уничтожить любые следы, что могли остаться на ее пальцах от этой грязи.
562
Сегодняшний день (фр.)
Она знала только одного человека, что делал подобные ошибки в этом французском слове, и от осознания того, что автором той анонимки может быть этот человек, причиняло ей острую боль.
— Прости меня, — прошептала Марина и тут же решила, что непременно по возращении сходит на могилу супруга и повторит снова эти слова. Теперь, когда она ясно поняла, что за причина толкнула его броситься к фон Шелю в тот же миг в желании убить его, стереть с лица земли, она чувствовала горечь вины.
Как Анатоль мог не поверить этой записке, в которой говорилось об оскорблениях и обидах, нанесенных его сестре, ежели эта анонимка была написана ее собственной рукой? Неужели Катиш не догадывалась, что почерк ее знаком брату, ведь она сама писала ему из пансиона? Какая глупость! Какая неосмотрительная глупость!
— Она привела тебя к гибели. Тебя и его….
Теперь Марина поняла, зачем Анатоль упомянул Катиш в том последнем разговоре. «…Прошу тебя, скажи сестре, что она ни в чем не виновата, чтоб не смела винить себя….». Он знал, что анонимка пришла от Катиш, знал и просил ее снять груз вины с плеч сестры, что та будет ощущать ныне.
Теперь Марина понимала, почему горе и отчаянье ее золовки так велико, почему та едва не тронулась рассудком. Да что говорить, разве выправилось ее здоровье, если она до сих пор так кричит ночами? За ней постоянно ходит ее горничная, настолько в доме были перепуганы ее состоянием, не было бы греха.
Но почему-то в Марине не осталось и следа той жалости и того сочувствия, что она испытывала к сестре Анатоля до этого момента. Своей безрассудной горячностью она погубила две души, и Марина едва сдерживалась, чтобы не накричать на золовку, едва вернется… О, с каким бы удовольствием она бы отхлестала ее по щекам! Марина сжала крепко пальцы, изо всех сил борясь с той неукротимой злобой, что захлестнула ее ныне. Катиш привела на край многих людей своей вспыльчивостью, стремлением наказать, настоять на своем. Анатоль и фон Шель — мертвы, Сергей едва не расстался с жизнью,
Марине очень хотелось задать эти вопросы Катиш, взглянуть той в глаза и заявить, что она знает, почему состоялась эта дуэль, и кто подсказал Анатолю, где отыскать фон Шеля. Но по мере приближения к имению гнев Марины, охвативший ее душу, едва она узнала авторство той злополучной анонимки, сходил на нет постепенно, а визит нежданной гостьи и вовсе заставила ее ринуться на защиту золовки, чего она сама от себя никак не ожидала.
— Экипаж чей-то, барыня, — прокричал, подъезжая к дому, кучер, и Марина выглянула в окно, раздвинув шторки. Да, все верно, перед подъездом действительно стояла карета, судя по ее виду, наемная. Лакей помогал сойти из нее даме в черном, что быстро скрылась в доме.
— Ну-ка, подгони лошадей, — крикнула Марина кучеру. Ей стало любопытно, что за дама могла нанести визит им. Быть может, прибыл кто-то из знакомых, чтобы принести соболезнования? Но почему лично, а не в письме, как это делали остальные?
Игнат, встречая хозяйку на крыльце дома, не смог ответить, кто эта дама.
— Я как вас увидел, сразу же поспешил выйти. Она сейчас в малой гостиной, — Значит, прибывшая не из знатных, иначе Игнат провел бы в большую или в голубой салон. — Карточки не подала. Спросила сперва вас, барыня, а затем барышню. Ждет ныне, пока та приберутся и выйдут. Я пока прохладительные распорядился принести.
Марина поблагодарила дворецкого и, предоставив ему распоряжаться ее багажом и экипажем, прошла в малую гостиную, где гостья тут же поднялась с кресла, завидев ее. Прибывшая была немолода, но возраст была трудно определить, потому как половина лица была скрыта короткой вуалеткой шляпки, что гостья даже не потрудилась откинуть. Платье ее было явно не ново, а у накидки на плечах с одного конца было оторвано немного кружево, что шло по краю.
— Bonjour, madam, — поздоровалась Марина, и дама холодно кивнула в ответ, удивив ее. Марина хотела попросить ее представиться, но в этот момент дверь в другом конце комнаты открылась, впуская Катиш. Дама тут же повернулась к девушке и, кивнув своим мыслям, вдруг резко пересекла гостиную, приближаясь к ней.
— Вы! — глухо сказала она, при этом в ее голосе был ясно различим легкий акцент — «Вы» послышалось, как «Вфы», и Марина нахмурилась, ощущая, как в ее груди разрастается беспокойство. — Вы! Я приехала, чтобы посмотреть вам в глаза! Чтобы увидеть эту змею, что погубила моего сына! Вы убили его!
Вот теперь Марина сразу же поняла, кто именно посетил дом Ворониных, и замерла на месте, сжимая руки, раздираемая на части двумя противоположными чувствами. Ей хотелось, чтобы эта женщина высказала всю боль и злость, что переполняли ее, в лицо Катиш, чтобы ее золовка поняла, насколько велика ее вина в том, что случилось. Она даже ощущала некое злорадство ныне над тем, что доведется испытать в эту минуту Катиш. Но с другой стороны, ей было все же жаль девушку, и потому она быстро пересекла комнату и встала подле нее, едва увидела, как наседает на ту мать фон Шеля.
— Вы убили моего мальчика! Он был всем, что у меня было… Такой красивый, такой умный. Мое сокровище. А вы! Думаете, я ни о чем бы не узнала? О, у моего мальчика нет от меня тайн! — говорила баронесса. — Он все написал мне сразу же. Что вы не хороши собой, но за вами большие деньги и связи, что он намерен влюбить вас и жениться на вас любыми средствами. А потом он отказался от всего этого, считая, что неблагородно поступает с вами. Неблагородно! Нет, тут было иное! Я сердцем чувствовала, что это дурно кончится! Вы отняли его сердце, а потом и жизнь! Вы довольны, милочка? Довольны? Вы натравили на него своего брата и убили его!