В тебе моя жизнь...
Шрифт:
— Ты такой теплый, такой живой…, — шептала она глухо, не сдерживая слезы, струившиеся по щекам. — Я не верю… не могу поверить… не хочу….
Сергей молчал. Лишь притянул ее к себе, обнял так крепко, что у нее перехватило дыхание, и немного заболело в ребрах. Но Марина промолчала, боясь спугнуть эту невольную ласку. Только плакала тихонько, глотая соленые ручейки слез.
— Ты должна проснуться, — проговорил еле слышно Загорский ей в ухо, легко коснувшись его губами. — Ты сейчас проснешься…
— Я хочу уйти с тобой, — покачала головой Марина. — Прошу тебя… хочу быть с тобой, — она, уже не таясь, рыдала
— Не могу, — с надрывом в голосе ответил ей Сергей. — Не могу.
Он взял ее заплаканное лицо в свои ладони и заставил ее посмотреть на себя, глаза в глаза.
— Я хотел бы, поверь, но я не в силах… Одно могу обещать тебе — настанет день, и мы снова будем вместе. А пока отпусти меня, дай уйти с миром…
Сергей на мгновение коснулся лбом ее лба, затем с силой разжал ее пальцы, сжимающие его рубашку, и быстро, не раздумывая не минуты, не оборачиваясь на нее, скрылся в тумане.
Марина осталась одна. В отчаянье она закрыла глаза, а когда открыла, то обнаружила, что больше не стоит у флигеля, а лежит в постели, уткнувшись лицом в мокрую подушку. Она повернулась на спину и невольно застонала — видимо, спала на руке, и теперь та нестерпимо болела.
Тут же над Мариной склонилось лицо Агнешки.
— Дзитятко мое, воротилась-таки к нам, — она заплакала и стала целовать девушке руки. — Я уж и не спадзавалась [138] …
— Я долго спала? — спросила равнодушно Марина, пока Агнешка вытирала ее лицо, мокрое от слез, рушником.
— Почивала?! Не, ты ж в гарячке была! — возразила ей нянечка. От переживаний она почти полностью перешла на свой язык, забыв русскую речь. — Почитай, побольше тыдзеня [139] . Мы все тут уж так пережывали, так перержывали… Жар збиваем, ен зноу, збиваем, ен зноу [140] … Учора тольки управились з ним.
138
не надеялась (бел.)
139
недели (бел.)
140
жар сбиваем, он опять, сбиваем, он опять.
Нянечка замолчала, вспоминая те страшные дни, когда Марина билась на этой самой постели в бреду. Она плакала во весь голос, кричала, рвалась вон из постели с такой силой, что только три девушки смогли удержать ее на месте. Звала и звала, не смолкая Загорского по имени, и столько боли было в этом зове, что кровь стыла в жилах у окружающих.
Анна Степановна смогла выдержать это только около часа. Горько плача, она покинула комнату и возвращалась только тогда, когда Марина спала, чтобы посидеть рядом с ней или просто помолиться в ее комнате у образов. И все эти восемь дней, что Марина была в горячке, она, словно пасьянс, раскладывала вероятные дальнейшие течения их жизней: ее дочери, ее самой, ее семьи. Она напряженно думала, думала и думала.
Этот московский скупердяй немного
Сейчас же ей оставалось лишь мило улыбаться тому да свести их общение почти на нет, ибо даже несколько минут наедине с этим занудой казались ей невыносимыми. Зато, как видела Анна Степановна, Заболотнев не на шутку увлекся ее дочерью Лизой, и теперь перед женщиной стояла еще одна забота — поощрять ли его неуклюжие знаки внимания или сказать Лизе отвергнуть незадачливого кавалера, что та сделает с большим облегчением.
Потому-то Анна Степановна тем же утром ворвалась в спальню Марины, как только ей сообщили, что та пришла в себя, едва не сбив с ног выходящую с переменой белья горничную. Она быстрым шагом подошла к кровати дочери и расцеловала ее в обе щеки.
— Ты даже себе не представляешь, как я рада, что ты вернулась к нам! — сказала Анна Степановна, ничуть не кривя душой. — Я даже не могу и думать, что было бы в ином случае со мной! Мари, Мари, как же ты напугала нас своей болезнью. Ну, разве ж так можно с родными?
Она отстранилась и посмотрела на бледное лицо дочери. Поморщилась невольно — волосы той были спутаны, кожа казалось неживой без малейшего намека на румянец.
— Агнешка, вымойте ее вместе с Дунькой, волосы причешите, приберите ее. А когда придет с визитом Анатоль Михайлович, на щеки румяна нанесть. Не хватало того, чтобы он увидел то, что я сейчас вижу перед собой, — она рассмеялась счастливо. — Если бы ты знала, душенька, как твой жених переживал твою болезнь! Как переживал! Чуть ли не каждый час справлялся о тебе. Уважь жениха, прими его, коль почувствуешь себя лучше.
— Как можно принимать мужчину, маменька, тут, в моей спальне? — возразила ей слабо Марина. Она чувствовала себя еще не очень хорошо — все ее тело было таким тяжелым для нее сейчас, что она еле поднимала голову да руками шевелила. Голова же ее просто раскалывалась на части от боли, так долго она рыдала, придя в себя и осознав, что для нее нет более опасности покинуть этот грешный мир.
— Какой же он мужчина, милочка? — улыбнулась одними губами Анна Степановна, хитро прищурив глаза. — Он нареченный твой.
— Нет более, — устало проговорила Марина, откинувшись на подушки. — Я отказала ему за день до… до моей болезни. Он не жених мне более.
Анна Степановна напряглась, но, тем не менее, улыбка не покинула ее лицо.
— Но он по-прежнему считает тебя своей невестой, ma cherie. А кроме него, и твоя семья думает также.
— Я повторяю вам, я не имею намерения быть чьей-либо невестой, — Марина отвернулась от матери и уставилась куда-то в сторону, прикусив нижнюю губу, чтобы не заплакать. — Тем паче теперь… Если я и стану чьей-то невестой, так только Господа нашего.