В темном-темном лесу

Богатикова Ольга Юрьевна

Пафнутий коротко вздохнул.

– Выводы из всего этого ты, конечно, делать не будешь?

– А что выводы? Все понятно и без всяких рассуждений. Мы с Касьяном пообщались, высказались. Межмирные грани, как следствие, стали крепче. Но сама-то проблема осталась. Для ее решения нужны кардинальные действия, иначе никак.

Он покачал головой.

– Как же ты будешь жить без службы, Лика?

Я не ответила. Откусила кусочек хлеба и принялась сосредоточенно его жевать.

Для Пафнутия можно придумать кучу отговорок, однако с саму себя обманывать - дело глупое и неблагодарное. Не знаю я, как буду жить без службы.

Нет, вариантов, конечно, множество –

от лекарского приема страждущих сограждан до вязания на продажу шерстяных носков или переезда в соседнюю реальность. Плохо то, что от одной только мысли об этом где-то внутри поднимается такая волна горечи и неприятия, что приходится поспешно гнать ее прочь, дабы не разреветься, как сопливая девчонка.

Охрана межмирных рубежей – это не просто служба. Это то, что доставляет мне удовольствие и дарит чувство удовлетворенности, ибо я уверена, что нахожусь на СВОЕМ месте и делаю СВОЮ работу.

При этом я чудесно понимаю: без кардинальных перемен действительно не обойтись, и мне действительно нужно уступить свое место другому человеку. Пафнутий прав, пока есть возможность тянуть время, я буду его тянуть. И не только для того, чтобы дольше оставаться верховной ягой, но и чтобы выбрать максимально подходящую преемницу. Ту, которая станет делать свое дело хорошо, с душой и самоотдачей. Как я.

– Знаешь, Лика, я всегда был убежденным фаталистом, - вдруг тихо сказал мой помощник. – Считал и считаю – все, что с нами происходит, что-то значит и для чего-то нужно. Главное понять, что именно судьба от тебя хочет. Тогда жизнь станет легче и приятнее.

– Ты сейчас о чем, Пафнуша?

– Все о том же, Лика. Смотрю на мешочек, что на окошке лежит и думаю: неспроста тебе западный князь на пути-дорожке встретился. Ты, милая моя, отчего от мужа-то ушла? От того, что внимания он тебе мало уделял, к красе ненаглядной равнодушен сделался, о своих делах помнил, а о жене и думать забыл? Так вот тебе Дмитрий – глаз влюбленных не отводит, цветы и украшения шлет, любую возможность использует, чтобы о себе напомнить. Другая б на твоем месте уже от счастья прыгала. А что? Мужик-то видный: и молод, и красив, и положением в обществе не обделен – не холоп, чай, а удельный князь. Да только тебе он и даром не нужен. Правда, Гликерия? Внимание приятно, дары тоже, а уж глаза влюбленные женское самолюбие и вовсе до небес возносят. Но не более того. А стоило Касьяну Трипетовичу явиться, так вы с ним пару раз друг на друга порычали, и пожалуйста – проплешин мало, прорывов и вовсе нет. Что это значит, Лика? Уж не то ли, что чувства ваши никуда не делись, а разводы-расставания – следствие обычного быта и, как любят говорить на твоей любимой Земле, кризис семейных отношений?

Взгляд Пафнутия стал очень серьезным.

– Крепко ты на мужа обижена, Гликерия. Не спорю, причин этому имеется не мало. Как и у него куча поводов обижаться на тебя. А только сдюжите ли вы друг без друга, если навеки вечные в стороны разойдетесь? Два года, Лика, это еще не вся жизнь. Может, стоит плюнуть на обиды, да снова сойтись? Хотя бы попробовать, а? Тогда и реальность наша излечится, и тебе жезл отдавать не придется.

Я вытерла губы краешком старенького полотенца. Криво улыбнулась.

– Касьян передачи моего жезла желает больше, чем сладкоежка сахарных леденцов. Ждет не дождется, когда я со службы уйду. Осточертела она ему, моя служба. А только мне даже думать не хочется, что будет, если я вернусь в навий дворец.

– Почему?

– Потому что ничего нового там не случится. Я ведь Касьяна как облупленного знаю. Даже если представить, Пафнуша, что мы с ним пойдем на мировую и

снова сойдемся, взаимопонимание у нас будет длиться одну-две недели, не больше. Потом он снова поселится в своем кабинете, а я опять стану мебелью. Если же мне при этом удастся сохранить пост верховной яги, еще добавятся претензии, что он опять ночует в холодной постели, а по утрам в одиночку давится пирожками. Все это мы уже проходили, Пафнуша. Если на обиды плевать, то всем вместе, а если шагать друг другу навстречу, то одновременно и в ногу. Меня можно сколько угодно обвинять в том, что за своей службой я ни света не видела, ни семьи. А только во всех наших стычках крайней всегда была именно я, и компромиссы в спорных ситуациях тоже искала я. И это не правда, что Трипетович, бедолага, все эти годы пытался под меня подстроиться. Махнуть рукой на мои отлучки – это пожалуйста, а перестроить собственный день, чтобы увидеться и пообщаться с женой – много ей, жене, будет чести! Он даже домой меня через помощников звал, негоже, мол, ради бабы задницу от кресла отрывать. Даже если эта баба – родная супруга. Нет, Пафнуша, не настолько эта песня хороша, чтобы начинать ее сначала. Пусть все будет так, как есть.

Пафнутий покачал головой, махнул лапой. Потом собрался что-то сказать, но его перебил тихий мелодичный свист, внезапно раздавшийся из моего кабинета.

Я тут же отложила полотенце, встала из-за стола.

– Убери, пожалуйста, посуду, - сказала коту. – Меня вызывает сын.

Быстрым шагом пересекла горницу и сени, поспешно скользнула в приоткрытую дверь своей мастерской. Волшебное переговорное зеркало, через которое я обычно общалась с Мечеславом, святилось мягким серебристым светом и настойчиво свистело.

Я нажала на выступавший из него рычаг, и из прозрачной глубины на меня посмотрели карие глаза моего сына.

– Славушка, что-то случилось? – обеспокоенно спросила у него.

– Случилось, мама, - улыбнулся он. – Не пугайся, у меня был насыщенный день, и я очень хочу поделиться с тобой своими впечатлениями.

– Ну делись, - улыбнулась ему.

– Я сегодня побывал в гостях у Аграфены и тетки Марьи, а потому докладываю: в их уделах все спокойно, прорывов не было, все дежурные колдуны сытые и сонные. У Агаши, правда, прямо над лесом обнаружились две проплешины, но мы быстро от них избавились. А у Марьи снова леший буянит. Пришлось с ним поговорить маленько.

– Успокоил?

– Успокоил. А полчаса назад, мама, я позвал Катеньку замуж. И она согласилась. Поздравь меня, родная. Скоро мы будем играть свадьбу.

Вот это новость!..

– Слава, - с подозрением в голосе произнесла я, - так ты сказал Катерине, что являешься магом?

– Сказал, - кивнул сын.

– И как она к этому отнеслась?

Он усмехнулся.

– Сперва долго молчала, а потом заявила, что теперь-то уж понимает, отчего я такой… необычный.

– То, что ты – навий царевич, ей тоже известно?

– Нет.

– Слава?..

– Я подумал и решил, что серьезные откровения нужно выдавать частями. Пусть сначала привыкнет к тому, что я колдун. А о моем социальном статусе мы поговорим позже.

После свадьбы, ага. Вот она, наследственность!

– Ты помнишь, о чем во время последней встречи тебе говорил отец? Про необычную родню, горгулий с духами и доверительные отношения между мужем и женой?

– А еще про то, чтобы я не торопился с венчанием, походил в женихах и все такое прочие. Я все помню, матушка. Но следовать батюшкиным заветам не стану, уж не сердись. Мочи моей нет - в женихах ходить, почитай, второй год сокольничьи пороги обиваю. Сколько можно?!