В тенетах суккуба
Шрифт:
В животе кольнула резкая боль.
— Катись ты к своему начальнику! — скривился я.
Лариса сверкнула хамелеонами и ушла.
Вечером скорая увезла меня в хирургию. Слава богу, попался чуткий хирург. Вызванный из дома, он не потащил меня сразу на операционный стол, а остался до утра, ожидая моих анализов, и раз десять подходил, даже ночью, щупал мой живот.
Всё обошлось без операции, меня хотели перевести на долечивание в терапию, но тут появился заведующий отделением, который знал меня, как электронщика
— Будешь лежать у меня, пока не восстановишь мне радиосвязь с палатами!
— Что ж сделаю, — согласился я, — мне хотелось отлежаться от Ларисы и пьяного образа жизни.
— Чудненько! — пропел врач, — я тебя посажу на спецдиету для бугров.
XXXI
Эта задержка в хирургическом подарила мне встречу с Даной, всю историю с которой я до сих пор воспринимаю, как фантастическую.
Дана — высокая девушка с каштановыми волосами и с вечно приклеенной улыбкой. Она повредила мениск, одно колено было подбинтовано, что совершенно не портило её великолепных длинных загорелых ног под коротким халатом. Дана была молода — лет шестнадцати, семнадцати, и вокруг неё постоянно кружился хоровод её юношей-сверстников, истекающих от поллюций, таких же временных инвалидов, как она.
Конечно, я облизывал на неё губы, но не более того. Однако Данина непосредственность не знала границ.
— А где у тебя бинт? Покажи! Наверно на животе.
— Да нет у меня бинта!
Она задрала мне халат и майку и, не обнаружив бинта, не успокоилась:
— Всё понятно, у тебя забинтован член.
Бессовестность молодого поколения не знала границ.
— Что ты Дана, бог с тобой, не полезешь же в штаны!
— А почему ты тогда в хирургическом?
— Заведующий меня любит.
— Попроси у него для меня справку на свободный выход.
— Зачем?
— Домой буду бегать.
— И добегаешься, второе колено перешибёшь.
— А плевать, у меня ноги крепкие.
— Ноги у тебя просто … сладкие.
Она взглянула на меня, на миг погасив улыбку, а я стушевался и больше на подобные темы не распространялся.
Зато много болтал с ней о другом, занимал её от больничного безделья. Дане нравились мои рассказы, про работу с иностранцами, которую большое начальство доверило мне для освоения импортного вычислительного комплекса; про суровый, но красивый Север, где я был в командировках на ядерных испытаниях; про смысл жизни и прочее — она была любопытна и с удовольствием поддерживала любую тему.
— Знаешь, когда мы приехали в Москву для работы с англичанами, нас поселили в шикарную гостиницу для академиков.
— Так ты академик?
— Что ты — у нас всего два академика на город, а я даже не кандидат.
— За что же такая честь?
— У нас же режимное предприятие — работа с иностранцами большая редкость.
— Мне папа говорил, что он давал подписку: вообще не встречаться с иностранцами.
— И я давал. Только у них самая лучшая техника, надо же её осваивать, чтобы
— А ты знаешь английский?
— Представь, что нет. Изучал немецкий.
— А почему тебя выбрали?
— Выбрали то сначала не меня, другого — с английским, да это не помешало ему запороть контракт.
— Как запороть?
— Да набрал за тыщи долларов не то, что надо в комплекс.
— А ты?
— А мне пришлось выкручиваться, заменять.
— Выкрутился?
— Выкрутился. Мне даже генерал, директор предприятия, предоставил доверенность на подпись от его имени, — похвастался я.
— Ого! — восторженно воскликнула Дана, — ты герой в моих глазах!
— Тогда позвольте поцеловать Вашу ручку, мадемуазель.
— Лучше я поцелую тебя в щёчку.
Она перегнулась через боковинку соседнего кресла и азартно чмокнула меня. Я схватил её запястье и приложился к нежной загорелой коже тыльной части ладони.
— И где ты только загораешь зимой?
— Нигде. Это с лета. Видел бы меня в августе — как негритянка.
Лариса явилась ко мне в больницу. Но раньше посетил меня Фаукат и сообщил, что видел мою подругу, входящей в свой дом с начальником отдела.
«Конечно, пришли не чаи гонять»! — усмехнулся я про себя.
Я сделал вид, что лежачий больной и наврал что-то про операцию. Она повздыхала и ушла.
Наконец, я настроил в отделении радиосвязь и выписался.
Дана попросила у меня телефон, её выписывали завтра.
— Зачем тебе?
— А я у всех беру, люблю болтать по телефону.
Через день, в субботу утром телефон зазвонил.
— Я приду к тебе? — спросила Дана.
— Что делать нечего?
— Нет у меня серьёзный повод.
— Какой?
— Приду — скажу.
— Ну, приходи, — и я сказал адрес.
— Да знаю я твой адрес на бойком месте!
— Откуда?
— Общие знакомые сказали.
В это утро солнце в моей квартире, без окон на восток, взошло раньше — в проёме двери появилась ослепительная Данина улыбка. В руках у солнышка была бутылка с шампанским.
— В честь чего?
— У меня день рождения!
— И в такой день ко мне?
— К тебе.
— Чем заслужил? У тебя же куча молодых друзей.
— А! мне с ними неинтересно.
— А со мной?
— С тобой интересно — ты много знаешь.
— Ну, ладно, только я даже цветами не запасся, не знал.
Я достал из серванта неизменный коньяк, на этот раз это был светлый молдавский «Белый аист» и коробку шоколадных конфет, которую вручил Дане.
— Поздравляю!
— Ого, ассорти!
Она тут же открыла коробку на пробу.
— Ну, закусывать есть чем!
Я начал отмыкать шампанское; рука, вдруг, сорвалась, пробка выстрелила в потолок, напиток зашипел бурным потоком и окатил Дану, она вскрикнула, а в фужеры я разлил остатки.