В тени алтарей
Шрифт:
— Не придется, — решил Стрипайтис.
Так и уговорились, что на святого Франциска в город поедет Васарис.
После обеда настоятель сел за счеты, а Стрипайтис выразил желание навестить Васариса на новоселье.
— Ну что, разместился? Как себя здесь чувствуешь? — спросил он, оглядывая пустые комнаты.
— Ничего, привыкаю. А размещать, как видите, еще нечего.
— Известное дело. Все мы начинаем с кровати, стола и стула. Понемногу обставишься, разбогатеешь. Комнаты недурные.
— Садитесь, пожалуйста.
— Спасибо, только я бы предложил пойти ко мне. У меня уютнее.
— Найдется.
У Стрипайтиса в самом деле было уютнее. В углу первой, довольно просторной комнаты стоял обитый узорчатым плюшем диван и два таких же мягких кресла. Перед диваном столик, накрытый красной плюшевой скатертью, на нем два альбома с открытками и фотографиями. В простенке между двумя окнами стоял письменный стол, чуть подальше — книжный шкаф. Украшением комнаты служили оконные гардины, две картины духовного содержания и ковер над диваном.
— Садись и будь как дома, — сказал Стрипайтис, показывая на диван и кресла. — Побеседуем как подобает добрым собратьям и соседям.
Стрипайтис, видимо, был в хорошем настроении и решил завязать с Васарисом приятельские отношения. Усадив гостя, он вышел в другую комнату и вынес оттуда бутылку немецкого ликера, две рюмки и тарелку пирожных.
— После обеда иногда, знаешь ли, невредно… Надеюсь, ты не очень строгий трезвенник?
Нет, Васарис не был трезвенником. Хозяин налил рюмки, и оба пригубили.
— Ну, как вчера сошла первая проповедь? — заговорил Стрипайтис.
— Да неважно. Скверно я подготовился. И вообще эти взятые из книг проповеди трудно приспособить к таким случаям.
— Слишком ты, брат, чувствительный. Думаешь, люди вникают в твои слова? Им дела нет до содержания, умей только владеть голосом. Повысишь его, где надо — и весь костел заплачет от самых обыкновенных слов.
Стрипайтис рассказал, каким образом один известный в округе проповедник заставил рыдать прихожан, описывая мучения Христа. Поставили, сказал он, на горе Голгофе крест в тридцать футов высотою. Слушатели заплакали оттого, что слова «в тридцать футов высотою» были произнесены громовым голосом.
Васарис не соглашался, что люди так поверхностно оценивают проповеди. А если кое-где так бывает, виноват сам проповедник. Но Стрипайтис назвал это семинарским идеализмом и предсказал, что сам Васарис через год будет тратить на подготовку к проповеди не больше пятнадцати минут.
— В конечном счете это зависит от человека, — согласился старший викарий. — Один подготовится быстрее, другой — медленнее, а эффект зависит от способностей. Куришь? — он открыл портсигар и протянул Васарису. — Бери, так-то веселее. Все равно через год начнешь курить. Служба в приходе — это, братец, сплошная скука и трепка нервов, выдержать невозможно, если не пососешь кое-когда папироску. Я здесь шесть лет бьюсь, имею кое-какой опыт.
— Вы, кажется, больше всего увлекаетесь общественной деятельностью.
Стрипайтис сделал серьезное лицо и выразительно покачал головой.
— Так надо, братец. Хочешь не хочешь, а приходится работать. Перед нами, молодыми ксендзами, открывается новое поприще. Кооперативы и сельскохозяйственные кружки должны поднять Литву в экономическом отношении и избавить ее от жидовского
— И, кажется, дело у вас идет?
Стрипайтис налил по второй рюмке и чокнулся с гостем.
— Знаешь, Людас, перестань ты меня «выкать». Будем звать друг друга просто на «ты». Я с этого и начал. К чему эти церемонии? Спрашиваешь, идет ли дело? Да, с организацией везет, но работать и драться одному все же трудновато. Находятся враги, которые на каждом шагу подставляют ногу. Хотя бы этот дьявол Жодялис… Дались ему дивиденды и собрание — вот он и агитирует вовсю. Потому я и хотел потолковать с тобой и просить у тебя помощи.
— Чем я здесь могу помочь? Я в таких делах ничего не смыслю.
— Видишь ли, Жодялису легко агитировать против меня, потому что я один. Два общества — и в обоих я представляю все правление. В ревизионной комиссии никто расписаться толком не умеет, а социалистам мы нигде ходу не даем. Таким манером ему легко агитировать. А когда нас будет двое, условия сразу изменятся. Скажем, ты — председатель в кооперативе, я — кассир, ты в «Сохе» секретарем или кассиром, я — председателем.
Предложение Стрипайтиса нисколько не привлекало Васариса, и при иных обстоятельствах он тотчас бы ответил отказом, но теперь, после любезного приема и угощения, постеснялся.
— Не знаю еще, как у меня здесь пойдут дела, — нерешительно сказал он. — Я предполагал заняться хором. И потом хотелось бы кое-что написать. Да и читать надо.
— Ну, братец, здесь тебе не семинария. Здесь дело делать надо, а не учиться. Наконец ты можешь и пописывать и почитывать. Кооператив и «Соха» много времени у тебя не отнимут. Я сам буду всем заправлять по-прежнему. У меня и практика есть, и люблю я это дело. Ты только для проформы… Когда понадобится, распишешься, побудешь на собрании, скажешь что-нибудь… Главное, не казалось бы, что я везде действую один. Когда и ты примешь участие в работе, Жодялису с присными труднее будет мутить людей. Ты здесь покамест новичок, никому не надоел, и все будут на твоей стороне, тебе и доверия больше окажут. А уж если хор организуешь — и того лучше. Нам важно держать в своих руках как можно больше людей. Мы можем воздействовать и через хор. Вспомни мои слова, когда подойдут выборы в Государственную Думу — тогда ясно будет, что значит организация. Но Васарис все еще колебался.
— Отложим лучше этот вопрос хотя бы на месяц. Мне еще надо мало-мальски оглядеться. Посмотрю, как буду справляться с прямыми своими обязанностями. Если найду возможность, помогу не только для проформы, но и на деле.
Стрипайтис испытующе поглядел на гостя прищуренными глазками: он как будто засомневался.
— Видишь ли, в деревенских условиях экономическими организациями лучше всего управлять одному человеку, чтобы все было в его ведении. Иначе разведешь такую формалистику и канцелярщину! А кто за это возьмется и на что это нужно? Прибыли мы все равно не получаем. Да нас и не прибыль интересует, а принцип. Потому мне и хочется, чтобы ты лишь формально числился в правлении и на собраниях мог сказать два-три слова. Вот и вся твоя помощь.