В тени горностаевой мантии
Шрифт:
— Ну-ка, ну-ка, посмотреть на меня… Да вы, право же, недурны, юный дикарка. И загар вам есть к лицо. Вы у нас как, ну eine K"onigin [25] с острофф Таити, eine королефф. — Все засмеялись. Екатерина погрозила пальцем. — Не следует смеяться, господа, над тем, что есть неизвестно. Я готофф держать пари, что большинство из вас не знает даже, что сей острофф населен весьма красивый смуглый люди. Какова же должна быть их королефф?..
25
Королева (нем.).
С
Императрица тронула девушку за руку и когда та наклонилась, сказала ей тихо, перейдя на французский.
— Не бойтесь, ma ch'erie, и не обращайте внимания на насмешки. При Дворе, конечно, зоилов [26] больше, чем панегиристов, такое уж здесь правило. Но люди в большинстве не злые. Скажу вам по секрету — они и надо мною насмехаются за то, что я нюхаю табак, хотя я и стараюсь делать это потихоньку. — Екатерина засмеялась, прикрыв рот рукой. — Я, конечно, никому не говорю, что знаю про их насмешки. — Анна с удивлением взглянула на Государыню, но та приложила палец к губам: — Т-с-с, ни слова, ma ch'erie, пусть это будет наш маленький секрет. — И, взглянув мимолетно в глаза склонившейся к ней девушки, быстро спросила: — Вы ведь, мне говорили, умеете хранить секреты?
26
Со времен Августа имя древнегреческого оратора и философа Зоила и его прозвище «фригийский раб» стали нарицательными для мало понимающих критиков, выступающих с позиций мелочного, завистливого и язвительного очернительства.
Анна, понимая, что разговор окончен, присела еще раз и ответила также быстро и тихо:
— Ах, ваше величество, кажется это единственное, что я, действительно, умею делать…
— Это не есть мало, мой друг. Особливо при Двор, при наш Двор…
Анна никак не могла привыкнуть к тому, что Государыня так неправильно говорит по-русски, и когда та делала ошибку, каждый раз вздрагивала. Французским же Екатерина владела свободно. Напоследок она спросила у девушки, нравится ли ей Санкт-Петербург, на что та совершенно искренне ответила, что более привыкла к Москве, но надеется со временем полюбить и этот город. А на вопрос, хотела бы она бывать во дворце, с жаром ответила, что с радостью, только боится, сможет ли соответствовать столь высокой чести. На этом разговор закончился. Понравилась девица Протасова императрице или нет, пока можно было только гадать, поскольку это первое представление государыне никаких изменений в жизни девушки не произвело.
Бивуачная жизнь протасовского семейства в чужом доме всем надоела. Анисья Никитична, привыкнув быть хозяйкой, откровенно тяготилась. Старшие дочери тоже испытывали разочарование. Неясные ожидания, которые обе питали, выезжая из Москвы, вроде бы никак не оправдывались.
Вдруг, примерно через месяц, в двери дома постучал дворцовый курьер. Он попросил Анну и, когда та вышла, вынул из сумки и подал ей бумажный кулек.
— Ее императорское величество поздравляют вас с ангелом и жалуют презент.
Сбежавшиеся родичи были разочарованы, увидев в бумажке простой цветок из оранжереи. Но когда Анна вынула его из бумаги и прижала к груди, все ахнули, обнаружив надетый на стебель прекрасный перстень с искрящимся изумрудом. Надо ли говорить о том, как счастлива
Однажды посланный за нею камердинер Орлова велел остановить карету у малого крыльца.
— Его светлость велели провести вас в его покои.
Анна поежилась. Она поняла, что пришел, видно, черед платить за оказанную милость. Выходя из кареты, она было замешкалась, но потом тряхнула головой и пошла за провожатым. Тот шел шибко, уверенно проходя полутемными коридорами, то и дело сворачивая в какие-то переходы.
«Знать, не впервой, — подумала Анна. — Ну, Гришка-плут, граф новоиспеченный. Все ему мало. И ведь не боится. А ну как государыня узнает…»
Она вспомнила мощную фигуру кузена, его руки, которыми он легко удерживал на корде самых горячих жеребцов у них в имении…
— Пожалуйте-с, — провожатый, скинув шапку, стоял у неприметной двери, заклеенной обоями. — Ждут-с…
Григорий встретил ее по-домашнему, в шлафроке. В комнате горел камин, было жарко. На овальном столике у стены в золотом блюде лежали фрукты, коих она доселе и не знавала…
— Здравствуй, Аннета.
Девушка присела в реверансе.
— Здравствуйте, ваша светлость.
Григорий поморщился, махнул рукой:
— Полно тебе, свои, чай, люди… Ноне рауту не будет. Государыня приболела… — Он взял ее руки, сложил вместе, подышал на них и прижал к груди. — Озябла?
Потянул к себе и, обрадовавшись тому, что она не противится, отступил к широкой скамье с мягким подбоем и прислоном, обитым тисненой кожею…
«А хорош был, право слово, хорош… — вспоминала она, воротившись за полночь в дядюшкин дом. — Ну, чисто жеребец стоялый. И откуда силищи-то столько. Чай, государыня тоже…» — Она засмеялась и зажала рот руками, чтобы не разбудить Марию.
О нездоровье императрицы знали все. Последнее время она старалась лишний раз не показываться на людях. Лицо отекло и отяжелело. Ходила, переваливаясь, осторожно неся округлившийся стан. Корсет из китового уса до поры скрывал изменения в фигуре, но, видать, пришло время… И Екатерина уехала в Петергоф.
Вернулась недели через две посвежевшая, с румянцем и налитым бюстом. Во дворце был объявлен маскарад и все придворные захлопотали в сочинении себе костюмов и масок.
Понемногу Екатерина стала выделять Анну Протасову из числа приближенных девиц. Возможно, разглядела в ней ненавязчивую исполнительность и удивительную молчаливость. Девушка словно рождена была для компаньонства — ничего своего. Признав изначально Государыню высшим авторитетом, она готова была служить ей беззаветно и преданно, что вовсе не являлось общим свойством ее натуры. В разговорах, она, обычно, бывала благодарной слушательницей, охотно играла роль неопытного и наивного новичка в глазах «старожилов» Двора. Но при этом ни перед кем не заискивала и бывала одинаково приветлива со всеми. Она словно желала показать, что признает превосходство придворного опыта каждого и готова учиться правилам светской жизни. А кто удержится от удовольствия просветить неопытную душу и, показав свою осведомленность, раскрыть тайны и внутренние механизмы придворной жизни, а тем и возвыситься в глазах неофита? О, суета сует! Но именно на ней держится мир, особливо — придворный…