В тени Канченджанги
Шрифт:
— Вчера… там стояли… еще две палатки… Вероятно, одну они подняли выше, — тяжело дыша, отрывисто выкрикивал Соболь.
— Э-эй! Есть тут кто-нибудь? — крикнули мы издали, барахтаясь в глубоком снегу. Но ответом нам было молчание.
— Видно, все отправились разбивать «двойку», — пред положил кто-то из нас.
Палатка стояла около узкой трещины, тянувшейся перпендикулярно карнизам, а подтаявший след за ней говорил о недавнем присутствии второй палатки.
Над нами вздымался склон, а выше нависала иссеченная снежная стена высотой в несколько десятков
— Вальдек, не ваша ли это палатка?
— Пожалуй, да… Да! Наверняка она, — подтвердил Вальдек, подумав с минуту. Палатка стояла в добром километре от нас, немного ниже.
Надо будет потом спуститься и свернуть ее. Теперь, когда дорога уже проложена, и речи быть не может о том, чтобы разбивать там лагерь номер один. — Одной фразой решилась проблема, несколько дней подряд служившая источником обид и тревог.
Миновав небольшой ледовый кулуар, мы оказались в высшей точке карниза и увидели вертикальную ледовую стенку, по которой тянулись верёвочные перила; пользуясь ими, вниз спускалась двойка — Шаман и Анджей Петрашек. Через несколько минут мы встретились у подножия стены.
— Панове, мы нашли хорошее место для лагеря два. Уже на самой террасе. Раскинули там одну «турню», в ней немного продуктов. Теперь мы спускаемся на базу.
— Хорошо. Вы долго были наверху, а ведь вы еще плохо акклиматизировались. Но скажи, лагерь заложен в безопасной зоне? — беспокоился Вальдек.
— Да, безусловно. Трещин нет, и, думаю, с верхней террасы лавины не сорвутся.
— Шаман, — вставил я, — а как твое самочувствие?
— Чувствую себя недурно, хотя последние дни мы не сидели сложа руки. Я не могу себе простить, что не захватил камеру. Ах, вчера был такой удивительный закат! Эти краски! Под нами море белых облаков, а вокруг пурпурно-фиолетовые вершины. Редко случается наблюдать нечто подобное!
— А Петр не спускается? — прервал восторги Шимека Юзек.
— Все спустятся, они в получасе ходьбы от нас. Поболтай те с ними, а теперь простите: мы спешим вниз. Уже два, а база далеко.
И они двинулись дальше, а мы медленно поднялись с рюкзаков.
— Андже-ей! Сколько еще до террасы? — не вовремя спохватился я. Знать это мне было крайне необходимо: я чувствовал страшную усталость. У меня маленький размер обуви, и потому я глубже других увязаю в снегу. Мне казалось, что рюкзак сделался вдвое тяжелее, чем при выходе, и я не мог дождаться бивака.
— Три четверти часа! — отозвался Анджей.
Они еще раз весело помахали нам и скрылись за сераком, а мы стали карабкаться вверх с помощью верёвочных перил. Было довольно-таки круто, рыхлый снег осыпался со стены, и дорога шла по живому, губчатому льду. Этот отрезок пути я начал одолевать в слишком быстром темпе, и теперь пришлось остановиться, чтобы выровнять дыхание. Прижавшись лицом к стене, я утолял жажду влажным снегом, а снизу доносился голос Весека, торопившего меня:
— Ну
— Иду дальше!
— Надо все-таки двинуться.
Траверс влево. верёвочные перила пружинят, рюкзак сильно тянет назад. Но вот и долгожданный конец.
Мы уже вскарабкались на край террасы, и тогда над нами на крутых снежных склонах появились три хорошо знакомые фигуры.
— Ну, как дела, панове? — сердечно приветствовал нас Петр.
— Готовимся к биваку.
— Вы прихватили палатку? Это хорошо. На террасе мы разбили только одну «турню». В ней немного еды. А дальше дорога сама вас выведет. Направо, через террасу, до подножия скальной башни, ниспадающей с пика 7535, — и на перевал. Мне кажется, что до ребра недалеко, но там вас могут задержать препятствия, о которых упоминали югославы.
С минуту они обсуждали с Вальдеком дальнейший ход операции. Все выглядело оптимистически: погода, которая до сих пор была недурна, и далее обещала быть такой же, а снег, хотя и глубокий, годился для ходьбы.
Мы болтали, расслабившись. Они были веселы, их опаленные солнцем физиономии светились радостью и гордостью после удачного дня. Ушли куда-то обиды и невысказанные претензии, мы крепко почувствовали наше единство. Мы радовались их удаче и своему дальнейшему пути, который сулит нам новые увлекательные приключения.
Они исчезли за изломом, спускаясь с помощью верёвочных перил. Вместе с ними сходил и Анджей Гардас, который вымотался и решил отправиться на отдых в базовый лагерь.
Мы взяли у Соболя снаряжение, а он, самый бодрый из всех нас, — весь запас продуктов, который нёс Гардас.
Нас еще ждал крутой, гладкий снежный склон. Дорога, проложенная парнями, уходила к самому небу. Мы шли медленно, едва передвигая ноги, по двое в связке. Соболь, уже без партнера, ни слова не говоря, вырвался вперед.
— У него всегда прорывается дух индивидуализма. Он обязан идти в одной из связок, — ворчал себе под нос раздраженный Вальдек.
Соболь в таких случаях с большой неохотой подчинялся приказам, и не стоило затевать перепалку. Ведь дорога не представляла опасности, а у Соболя многолетний опыт альпиниста.
Крутой склон, казалось, не имеет конца, а из нас с каждым метром, как воздух из продырявленного мяча, утекали силы. Один, второй, третий флажок… Соболь далеко впереди, и вот уже исчез за снежной вершиной, из-за которой теперь вырастала громадная стена Кангбахека. Склон становился более пологим.
Мы миновали очередную вешку и увидели макушку палатки. Конец пути. Последние метры мы шли как в трансе, совершенно обессилев, только эта желтая макушка поощряла нас, заставляя делать следующий шаг.
Наконец переход завершен. С облегчением скинули мы со спин тяжеленные рюкзаки. Сели, тяжело дыша. Из «турни» донесся, голос Соболя:
— Все благополучно добрались?
Мы огляделись вокруг. Территория лагеря была вне опасности, можно свободно раскинуть еще одну палатку.
— Этот всегда сумеет устроиться! — ворчал Вальдек, указывая на «турню», откуда доносился шум поднятой Соболем возни.