В тени луны. Том 2
Шрифт:
Он сделал все, что мог, но этого было мало. Помощь шла медленно. Они должны были защищать сами себя.
Наконец, Лотти прибыла в Лунджор. Лотти, мистер Дакоста и миссис Холли — та самая миссис Холли, которая была на пароходе «Сириус» и ухаживала за миссис Эбатнот и ее дочерьми, когда им было плохо во время морской болезни.
Статная, всегда веселая, чувствительная миссис Холли! Одежда висела на ней, а ее круглое приятное лицо испещрили глубокие морщины. У нее на глазах мужу отрубили голову одним взмахом острой сабли в склепе Дуриагунджа, и только внезапное падение горящей балки крыши спасло ее от такой же участи. Как-то — она не могла вспомнить, как — она и мистер Дакоста сумели бежать из этой кровавой бойни и достигли караульной у Кашмирских ворот, где стали свидетелями окончательной трагедии, но им
Мистер Дакоста был смуглым евразийцем среднего роста, мелким чиновником государственного департамента. Он был ранен ударом сабли и сильно обожжен, но мужественно сражался и не жаловался. Миссис Холли перевязала ему раны и заботилась о нем так же, как о Лотти: «Вы знаете, мэм, — объясняла она Винтер, — они как будто были больны. Мне нужно было что-то делать, чем-то отвлечься от того, что я видела в тот день. Мисс Лотти вспомнила, что вы здесь, когда возница повозки сообщил, что он едет в Лунджор. Она сказала, что мы должны ехать сюда, и я не скажу, что она была не права. Мы не знали, куда нам ехать. Она сказала, бедняжка, что вы ее приглашали».
— Миссис Холли, — спросила Винтер огорченно, — как вы думаете, она когда-нибудь обретет память?
— Когда-нибудь, — ответила миссис Холли.
— Жаль, если она все вспомнит, ей лучше оставаться так, как есть, и это правда.
Потому что Лотти была счастлива встретиться с Винтер — она забыла Дели. Иногда мимолетно она удивлялась, почему она решила поехать в Лунджор. Что-то произошло? Но она всегда собиралась навестить Лунджор и Эдварда… Почему Эдвард позволил отослать ее сейчас? Она не говорила, что сейчас не собирается уезжать от него. Может быть, это было как-то связано с будущим ребенком, что она не могла вспомнить? Легче было не думать — намного легче. От мыслей у нее болела голова, и тогда у нее возникал страх, словно ледяная вода выплескивалась из невидимого источника, ее сердце начинало колотиться, а дыхание прерываться. Но бояться было нечего. Нечего. Здесь была Винтер. Она была в гостях у Винтер, и скоро она вернется в свой хорошенький домик в Мируте и снова будет с Эдвардом. Она не должна думать. Она чувствовала себя больной, и это было плохо для ребенка. «Ты не должна думать о себе, Лотти; подумай о ребенке… Ты должна больше отдыхать, Лотти; подумай о ребенке… Ты плохо ешь, Лотти; подумай о ребенке. — Эдвард и мама, и друзья мамы так часто повторяли эти слова, и они были правы. — Ты должна думать о ребенке». Ребенок Эдварда…
— Вы знаете, Эдвард хочет девочку, — доверительно говорила она Винтер, — но я хочу, чтобы первый ребенок был мальчиком и был бы похож на Эдварда. Его нужно назвать Эдвардом, я уже решила. Он должен быть Тедди, потому что не может быть два Эдварда. Я уверена, что Тедди будет точно такой же, как его папа. Эдвард говорит, что рыжие волосы очень привлекательны!
— Алекс, — в отчаянии спросила Винтер, — как вы думаете, к ней вернется память.
— Когда-нибудь, — отвечал Алекс и добавлял так же, как миссис Холли: — Но ей лучше оставаться такой, как сейчас. Когда ожидается рождение ребенка? — Он нахмурился, увидев, как вдруг вспыхнул румянец на щеках Винтер и проговорил нетерпеливо: — Не думаете же вы, что если поднять выше пояс у платья и накинуть сверху шаль, то никто ничего не заметит?
Винтер так воспитали, что упоминание о ребенке, пока он не родился, в присутствии мужчин считалось неприличным, но нетерпение, которое слышалось в голосе Алекса, заставило ее устыдиться своего смущения:
— Думаю, что она ожидает его примерно через два месяца. Но миссис Холли говорит, что с первым ребенком никогда нельзя быть уверенным, пока он не родится…
Она вдруг замолчала, приложив ладони к горячим щекам. Одно дело ответить на прямой вопрос, другое — обсуждать такие вещи с мужчиной!
Алекс усмехнулся и сказал:
— Не надо жеманиться, миссис Бартон. — Это совершенно естественный процесс. Когда вы можете уехать?
— Уехать? Сейчас я не могу уехать! Лотти не может никуда ехать. После всего, что она пережила. Доктор О’Дуаер говорит, что ее нельзя трогать, она должна
— Выкидыш, — закончил Алекс нетерпеливо. — Да, я тоже слышал об этом. И вы, значит, тоже не поедете?
— А как я могу?
— Нет, — сказал Алекс холодно. — Вы не можете. Кроме того, я думаю, что в любом случае уже слишком поздно.
Так как Алекс разговаривал с мистером Дакостой — миссис Холли избегала вопросов, — он из первых уст услышал о том, что происходило в последний день британского правления в Дели. Его ужаснуло известие о том, что Дели был захвачен. Поскольку имелись известия о том, что хотя молодой лейтенант Уиллоуби взорвал склад боеприпасов в городе, чтобы он не достался толпе, но другой склад оружия на берегу реки выше Меткаф-Хаус, очевидно, не был уничтожен, что означало, что восставшие располагали огромным количеством оружия.
— Мы весь день ждали ваши войска из Мирута, — прошептал мистер Дакоста хриплым от слабости и лихорадки голосом, — но они так и не пришли. Достаточно было бы двадцати английских отрядов в то утро у ворот, и мятежники бежали бы. Они были очень трусливы. О да, они боялись преследования. Но все пропало — все пропало. Вся моя семья — мама и Клара, и дети. У нас было всего двенадцать детей, но пятеро умерли в младенчестве. Моя Клара — она плакала о них. Она не плакала бы, если бы знала, какой смертью умрут она и остальные дети. Несправедливо, что я все это видел и все еще жив. Я был в офисе, мистер Рэнделл, и, услышав, что в городе беспорядки, даже не мог предположить, что все будет так ужасно. Я посмеялся над молодым Перейрой и сказал ему: «Вздор, парень! Ничего особенного», — и остался сидеть за своим столом. Я был прав, мистер Рэнделл, не правда ли? Каждый должен оставаться на своем месте и показывать пример тем, кто поддается панике. Мы не можем убегать и оставлять работу. Но если бы я тогда побежал, я мог бы спасти их! Нет, нет — это неправда. Но я хотя бы умер с ними! Бедная моя Клара! Она всегда была такая жизнерадостная. Всегда смеялась и шутила. Потом — потом я бегал по улицам и искал свой дом — и увидел… и увидел… Мистер Рэнделл, они все погибли! Даже малышка Чири. Знаете, ей было только два года. Они ее… Нет, нельзя видеть то, что я видел, и жить после этого. Это неправильно!
Спустя два дня он умер, и миссис Холли, которая уже не могла рыдать над своим Альфредом, рыдала над худым, немолодым, смуглокожим мистером Дакостой, считавшим, что его долг — оставаться на рабочем месте и показывать пример мужества.
Теперь почти каждую ночь неизвестно почему в поселении вспыхивали пожары, и хотя дополнительные патрули дежурили на улицах, они никогда никого не ловили. Однажды сгорел полицейский участок, потом почта, на следующую ночь — дом лейтенанта Девара, причем едва удалось спасти его жену и детей, так как из-за жары они спали на крыше, а огонь, вспыхнувший в гостиной, перекинулся на крышу прежде, чем их разбудили.
Было трудно погасить панику среди семей офицеров, которые жили в домах, окруженных большими садами, где деревья и кустарники служили хорошим укрытием для поджигателей, и мало кто из женщин ложился ночью спать, а родители детей лежали без сна, вздрагивая от ужаса при малейшем шорохе.
Только дети вели себя по-прежнему спокойно. Они побледнели, потому что из-за жары сидели дома, мало бегали, сидели в комнатах с закрытыми ставнями, но их всегда любили домашние слуги, а в лагерях — сипаи. Дети любили их, доверяли им, разговаривали на их языке с большей живостью, чем на своем родном языке, играли с ними, командовали ими и бегали к ним со своими детскими бедами. Индусы — любые индусы — были их друзьями, союзниками и товарищами в играх, и они не представляли себе, что те могут причинить им вред, как если бы это были их собственные родители. Более того, родители иногда могли быть строгими и наказывать, а Мали-джи, Айя-джи, Махан Хан, Пиари Лал, Собра Сингх, Хавилдар Джуракун Тевари и Сипай Джули Сукул, прачка, портной, продавец сладостей, старый Хунду, ночной сторож — никогда! От всех этих людей и сотни других детей никогда не видели ничего, кроме добра и любви. Но их матери худели от постоянного беспокойства и страха, а в фигурах и походке их отцов чувствовалась напряженность и готовность отразить нападение.