В тени монастыря
Шрифт:
– Что тебе сказали, проходишь? Покажешь свой этюд?
– пытался разузнать побольше Ярин. Конечно, он был уверен, что его иллюзия была гораздо лучше телеги Ахыка или недостроенной башни Фионы - но все-таки волновался.
– А ты свой?
– гном подозрительно сощурил глаза.
Ярин вновь создал горную дорогу с носящимися по ней вагонетками - с каждым разом упражнение выходило все легче и легче, в этот раз ворожба не заняла и пары минут. Закончив Иллюзию, он заметил, что Штром смотрит на него, едва ли не отвесив челюсть.
– Да-а!
– потрясенно выдохнул гном, и принялся внимательно изучать изгибы и петли рельсов.
Насмотревшись
– Круто... И как?
– Сказали, что нежизненно. Зачем нужна эта машина, когда есть тролли? И чем они, дескать, будут заниматься, если повсюду будут твои побрякушки?
Ярин заморгал. Такая постановка вопроса слабо укладывалась у него в голове. Парень встретил в Назимке уже два утра, и каждое из них он наблюдал неповоротливые фигуры с метлами на улицах города, и неизменно им сочувствовал: ведь это монотонное махание метлой и вдыхание поднятой с земли пыли было способно довести до умоисступления кого угодно. Собственно, именно этим Ярин объяснял себе грязь на улицах города, а также отчаянное хамство дворников, с которым также успел познакомиться за этот, казалось бы, короткий срок. Но, оказывается, лучшие умы Назимки не видели в этом проблемы. Неужели в грядущем Эдеме тоже планировались тролли с метлами?
– Но, в общем-то, какая разница? Мы в любом случае поступим, ты же видел, что творят другие.
– Творят-то творят... Но южанин точно пройдет, без вариантов. Видишь его медаль? Такую дают за отличную учебу. С ней в Академию принимают без всякого этюда. Ему нужно будет просто показать медаль комиссии.
– Думаешь, он в самом деле так умен?
– удивился Ярин, - внешность, конечно, бывает обманчивой, но...
Алшъят внезапно громко, раскатисто рыгнул, и Ярин умолк. Штром покосился на него и ответил:
– Думаю, нет.
– Неужели он ее купил?
– О, что ты, конечно, нет!
– воскликнул Штром.
– Это ни за какие деньги не купишь. Нет, скорее всего, его папа директор школы. Или, к примеру, зубной лекарь.
– Э-э... а причем тут лекарь?
– Притом, что директору школы надо где-то лечить зубы, а хороших лекарей не так уж и много. Особенно на юге. Блат дороже денег.
– А про девицу что думаешь?
– Ярин взглядом указал на сидевшую в углу Фиону, у которой в этом момент в очередной раз рассыпалась башня.
– Тут и думать нечего, ее отца вся академия знает. Он уже к экзаменаторам заглядывал, здоровался, а то вдруг кто-нибудь из них умудрится забыть, что девочка не просто так сюда пришла. А вот тролль пролетит, наверное. Он и телегу-то изобразить не может.
Или может,– с внезапной тревогой подумал Ярин. Впрочем, какая разница? Ярин попытался успокоиться: все равно его горная дорога - лучшая. Ну, может быть, после этой уборочной машинки... Хотя нет. Лучшая.
***
Спустя час Ярин вошел в зал комиссии, где за длинным столом
А вот третий экзаменатор, Феодим, напротив, сразу уставился на Ярина неподвижным, оценивающим, обмеряющим и взвешивающим взглядом, от которого парень сразу ощутил холодок в затылке. Феодим сидел справа от Гекрата, и постоянно сдвигался все правее и правее, как бы пытаясь ускользнуть от взглядов своих коллег и входящих абитуриентов. Ярин был последним испытуемым, так что Феодим уже успел переместиться за самый краешек стола. Его лицо было блеклым, незапоминающимся и невыразительным - самый обычный человек, выделяющийся только своим облачением: немаркими, серыми робами с единственной яркой деталью - маленьким нагрудным значком, горизонтальной и вертикальной линиями, скрепленными диагональной чертой. Сломанный Глаголь.
Этот знак напоминал о мученической смерти основателя Церкви Равенства, отца Латаля, который был повешен за убийство Владыки Эалайи. Виселица сломалась под ним: согласно учению Церкви, дерево не вынесло позора от возложенной на него миссии. У палачей, конечно же, нашлась другая виселица - более стойкая в своих убеждениях, или, может быть, более озабоченная своей карьерой. Она смогла прекратить жизнь отца Латаля, но не начатое им правое дело: после смерти основателя Церкви люди начали борьбу за Освобождение, положив начале целой эпохе в истории Сегая, в ходе которой родилась Империя Братских Народов. Нынешние ее обитатели обожествляли все связанное с Освобождением, потому-то Церковь и выбрала своим знаком сломанную виселицу. О теле отца Латаля церковники тоже не забыли: дождавшись погребения, они выкопали его останки, мумифицировали и после окончания войны выставили для обозрения в прохладных подвалах самого большого столичного храма. Мумия также стала объектом поклонения, притягивающим адептов Церкви со всей страны. Считалось, что лобызание мощей Латаля способно исцелять болезни, приносить удачу и избавлять от вредных мыслей. Вера граждан Империи в Латаля, Церковь и Эдем была так велика, что они никогда не задумывались, нормально ли это: целовать труп и поклоняться орудию умерщвления, пусть даже и сломанному.
Наконец, профессор Гекрат отвлекся от, очевидно, очень волнующей беседы с Валеем и обратился к Ярину:
– Ну-с, молодой человек, здравствуйте, здравствуйте. Как настроение? Хорошо? Отлично! Давайте посмотрим на ваш этюд.
Ярин приступил к созданию своей иллюзии. Сначала появилась гора, потом на нее легли тропы, на тропы - рельсы, и вот уже вагончики, движимые инерцией, начали бег по спускам и петлям. Валей внимательно изучал конструкцию, и его глаза постепенно сужались: не то от внимания, не то от неодобрения. Феодим на этюд не смотрел вовсе - почти не мигая, он пристально рассматривал Ярина. Молчание прервал Гекрат: