В тени над затмением

Зайцев Артем

— А какой выбор остаётся у вас? Вы — отщепенцы ускоряющихся. В меньшинстве. Ваш главный проект закрыт. Возможно, это был последний твой раз, когда ты посетил Зазеркалье. Никто ещё не сидел так долго на должности представителя, как ты. Да, Леклерк, ты засиделся. Пришло время сделать выбор.

Недолго думая, Леклерк оборвал связь.

— Чего хотел фециал? — спросила Молло, когда лифт доставлял их вниз к Земле.

— Чтобы бы присоединились к его группе, — Леклерк, закрыв глаза, думал о своём.

— Но, зачем? Какой ему от этого смысл? — удивился Сидни, молчавший до этого. Его выдавал австралийский акцент. Иногда Леклерк представлял, как этот парень мог бы серфить по прибрежным волнам Новой Зеландии, треть часть которой ушла

под воду. Он бы мог заняться чем-то интересным, но менее важным, чем изучение ИИ. Настолько бессмысленным всё теперь казалось Леклерку. — Он решил, что мы передумали и пройдём частичный переход?

— Среди ускоряющихся зреет раскол.

На минуту внутри лифта повисло молчание.

— Думаю, внутри ускоряющихся существуют группы, более не поддерживающие общий вектор. Они и охотятся за поддержкой. Пускай они считают нас убогими, но мы всё ещё остаёмся ускоряющимися. Наше участие может склонить чашу весом. Когда-нибудь, — Леклерк поёрзал в сидении. — Но я бы не стал мечтать.

— Почему? — удивился Себастьян.

— Мечты слишком редко становятся явью.

— Леклерк, проснись.

Бао пихал его в плечо, пока машина везла их по подводному туннелю. Слова, произносимые из уст помощника, звучали слишком отдалённо, будто тот пытался перекричать порыв ветра. А может это разум Леклерка не сразу осознал, что произошло. Новость о смерти ИИ была как всаженный прямо в сердце нож. Всё произошло слишком быстро. Ни конгломерат корпораций, ни ускоряющиеся — они были ни причём. Каждый аппарат, каждый девайс, подключенный к сети, каждый цифровая машина кричала на своём скомпилированном языке, передавая новость. Они в унисон, все до единого, поднимали свои цифровые руки к цифровому небу, скандируя, что цифровой бог умер. Каждый экрана хоть сколько значимого оборудования отображал в себе картинку уплывающих вдаль облаков на фоне летнего неба, покрытого солнечными лучами, тянущимися из-под горизонта. Леклерк потерял дар речь. Его глаза стали стеклянными, покрываясь подбегающей влагой. Он молча плакал, всматриваясь в ошеломлённое лицо своей научной группы. В тот день часть Леклерка навсегда умерла, в том подводном туннеле, пока машина везла его к суше.

Они сами вышли на него. Сколько дней прошло? Он исписал миллионы сток программного кода, забивая его алгоритмами, но всё превращалось в один вечной, избитый временем вопрос: «Почему?». Они акулы пост-капитализма. Корпорации. Они знают, какой стороной падает намазанный маслом хлеб. И даже если они не правы — они знают, как всё перевернуть так, чтобы остаться непогрешимыми. Они алчны до власти. Поэтому их и ограничили монополистическими законами, связывая им руки в мире, где массовая система конкурирующих государств утратила какое-либо значение. Им нужен был доступ к ускоряющимся. И Леклерк не удивился, когда они обратились к нему, постучав в дверь его жилого комплекса в Сиерра-Фортагре, на прибрежном корпусе пожираемого морем Лос-Анджелеса. Хоть Леклерк и был настроен негативно, сразу он их не послал куда-подальше, как должен был сделать любой ускоряющийся. Разлад среди ускоряющихся достиг и его коры головного мозга, словно идейный паразит, норовящий подстроить под себя новый организм.

Их предложение было кратко: они хотели, чтобы Леклерк работал на них. Но, оправдываясь, что не напрямую, а лишь сообщать о разных новостях, творящихся внутри ускоряющихся. К их несчастью, Леклерк был бракованным, поссорившись и с консулом, и с фециалом одновременно. Путь на программный олимп был закрыт. И если он был частичным изгоем до голосования, то после стал полноценным. Как и вся группа, решившая остаться с ним. Их он тоже спрашивал: «Почему? Почему вы так поступили?», но, скорее всего, они и сами не знали ответа. Компания знала, что бы требовал Леклерк, и предложила первой: одна тринадцатая часть физической оболочки ИИ, пущенной во «время препарирования». И Леклерк согласился.

Стоя среди остальных участников

аукциона, в помещении, где освещением являлись только вшитые в пол диодные лампы, он получал в руки частичку разума ИИ. Мёртвую, отключенную от сети. Он чувствовал себе Франкенштейном, стоящим нам своим чудовищем. Никакая молния ещё не ударила в электрод, но тени, порождаемые осветителями, покрывали его лицо, тянусь вверх.

Он собрал всю свою группу заново, выторговав целый научный комплекс у Компании. Так эта корпорация себя называла. Просто и минималистично. Их одержимость скрывающимися от них ускоряющимися сыграла на руку Леклерку. Они так хотели узнать хоть что-то из места, названия которого даже не знали, что готовы были отдать пол царства в придачу. Так в руки Леклерку попала целая станция, названная Анданом.

— Это наш новый дом, — ступая на новую землю, Леклерк вылез из шаттла. Его прибытие встретили уже люди, работающие здесь терраформаторами Сатурна. Настоящие терраформаторы, он прилетел выселить.

— Никогда не думал, что буду работать вдали от Земли, — Себастьян переступил порог следом.

— Это уже не важно. Важно, что нам дали второй шанс, — Леклерк обернулся, смотря на свою группу, решившую следовать за ним. — Важно, что мы можем начать всё с начала.

Но энтузиазм имеет свойство улетучиваться, подобно любви. Подобно цветку, чьи лепестки увядают вместе с растением. Недели сменялись на месяцы, месяца на годы. Работы по восстановлению продвигалась, но очень медленно. Когда Леклерк опомнился, то осознал, что всех терраформаторов перегнали на новую станцию возле Титана, оставив его и его группу наедине с самими собой. Первое потрясение настигло в тот момент, когда он подходил к своей каюте.

— Я улетаю, Леклерк.

— Молло…

Она ждала его, уже одетая в скафандр. И как бы Леклерк не пытался отстраниться от разногласий и споров, бушующих между участниками группы, от последствий убежать невозможно.

— Боюсь, мы достигли своего потенциала. Больше мы ничего не сможем сделать, — она сложила у себя на груди. Её зелёные глаза смотрели на него, как на побитую дворнягу. Как на человека, который обманул её.

— Главное не сдаваться, — он неуверенно улыбнулся.

Они отстранились от основных ускоряющихся как несколько лет. Лишь едва до Леклерка доходила информация о масштабных выборах в Зазеркалье, о важном человеке, сложившим с себя полномочия консула. О падении фециала и расквартированию его подопечных. О реформе клерических приоритетов. Но всё это было лишь слухами, а не информацией, получаемой из прямых уст. Фециал был прав: Леклерка отстранили.

— Не в этот раз, любимый. Давай откажемся от своих амбиций. Вернёмся к ускоряющимся. Договоримся о частичном переходе? Займёмся чем-то новым, в конце концов.

— Нет. Нет, не в коем случае, — он замотал головой, опустив её к полу.

— Дорогой, ты одержим этим ИИ. Он ушёл. И никогда не вернётся, пойми ты наконец.

— Осознание.

— Что?

Есть большая пропасть между сдаться и отказаться от своих амбиций. Второе — непростительно.

— Тогда, на голосовании, когда я последний раз посетил Зазеркалье, проконсул говорил мне про осознание. Молло, прошу тебя, останься. Я уверен, что мы на правильном векторе. Ещё немного и мы добьёмся успеха. И остальные ускоряющиеся сами придут к нам.

— Я…я не могу больше так, Леклерк. Прости…Мой дом там. В Зазеркалье, среди других ускоряющихся, среди братьев и сестёр. Ты ведь знаешь…

— Что, ты связывалась с ними через инфополюс?

— Да.

Он знал ответ, но боялся сам себе признаться. Сколько пути пройдено, и сколько осталось?

— Нет, не знал. Но догадывался. Молло, ты не передумаешь? Подумай ещё.

Повисло неловкое молчание.

— Я уже всё обдумала, Леклерк.

— И чем займёшься по возвращению? — Леклерк провожал Сидни. Он, Себатьян и оставшиеся пять членом группы Леклера, покидали своего духовного программного наставника.