В тени Нотр-Дама
Шрифт:
— Да где же прячется этот проклятый Амьел-Аикар?
— Здесь, вот обломанная ветвь. Он не мог далеко уйти!
— Поскачем медленно и рядом, тогда нам наверняка удастся его обнаружить.
Я слышал мерный храп медленно приближающийся коней. Между старых вязов уже нарисовались контуры моих преследователей. Я лежал, прижавшись к земле, и едва не умер от страха. Не от страха за свою жизнь, чей конец когда-нибудь должен наступить, и моя душа только один шаг будет пронесена дальше в ее поисках спасения. Нет, я боялся за все души, которые будут потеряны, если
Мой страх был так велик, что у меня закружилась голова, — и кроны деревьев высоко надо мной закружились в диком танце. Было чувство, что я птица, которая парит над лесом, над землей, над миром. Штормовой ветер подхватил птицу и бросил ее навстречу луне и звездам, сквозь пространство и время…
Глава 5
Белые против черных
Зайчики света, которые танцевали у меня перед глазами, были не звездами, а бликами каминного огня на моих подрагивающих открытых веках. Вытянувшись во весь рост, я лежал на кровати в подземной келье и увидел совсем рядом со мной ужасную морду монаха-призрака, причем она выражала беспокойство. Пот градом выступил у меня на лбу, который заботливая рука утирала смоченным платком. Постепенно я осознал: ужасный сон прошел, Здесь и Сейчас воцарилось вновь — я снова был я!
Мое облегчение было ничтожно. Слишком настойчив, слишком жизненным был мой сон. Мне все еще казалось, будто он по-прежнему не выпускает меня как демон глубокого моря, который вытянул свои мощные лапы из мира сна в мир действительности.
Гораздо приятнее мне показались потом мягкие руки моей сиделки Колетты. Пока девушка снова утирала мой лоб влажным платком, она улыбнулась мне ободряюще. Я испытал стыд из-за болезненного впечатления, которое она должна была получить обо мне. И все же я наслаждался, когда ее кожа касалась моей. Словно милый, приятный ливень окатил меня, только охотнее я бы теперь узнал, испытывали ли она подобное.
— Как ваши дела, Арман? — с участием спросил стоящий рядом с ней монах-призрак, что противоречило его пугающему лицу. От мысли, что я лежу в кровати этого существа, меня снова прошибло потом. — Я, пожалуй, потребовал от вас слишком многого, когда послал ваш дух в прошлое.
— Это сделали вы? — прокряхтел я сухим голосом и был благодарен за то, что Колетта поднесла к моим губам глиняную миску с водой. — Почему?
— Чтобы заставить вас сопережить тому, что вам кажется невероятным, если вы слышите это из моих уст.
— Постепенно это не показалось бы мне более невероятным. Кроме того, я вижу Монсегюр во сне не впервые. Только я не знал прежде, откуда у меня эти видения возникают во сне.
— Что вам снилось? — спросил монах-призрак с неожиданным волнением, которое сменилось приступом кашля. — С каких пор у вас эти сны?
— С тех пор как я живу в Северной башне Нотр-Дама, — ответил я и пересказал ему свои сны.
— Итак, с тех пор, как вы живете в Нотр-Даме, — он задумчиво закивал головой, и вдруг его пальцы вцепились с болезненной твердостью в мою левую руку. — Нет ли у отца Фролло
Я подтвердил это и сказал немного удивленно:
— Вы хорошо информированы.
— Может, камень уже в руках Фролло? — вопрос был обращен не ко мне. Монах-призрак смотрел сквозь меня с неподдельным ужасом в глазах. — Или он уже разгадал загадку Фла-меля?
— Я едва верю в это, — сказал я и рассказал, как я наблюдал за Фролло у могилы Николая Фламеля и в полуразрушенном доме алхимика. — И потом, на собрании, когда великий магистр спросил Фролло о солнечном камне, архидьякон ответил, что он находиться буквально перед разгадкой тайны.
— О чем вы говорите, Арман, о каком великом магистре, о каком собрании?
— Об этбм вы должны бы знать, во всяком случае, один из ваших людей, очень хороший лучник, спас меня от тамплиеров.
— Я ничего не знаю, о чем вы говорите, — возразил он. — Расскажите мне обо всем по порядку!
Я поведал ему о моем полудобровольном проникновении в подземный мир острова Сите и о встрече тамплиеров или как они в действительности себя называли. Здесь в Париже явно ничто не соответствовало тому, за что выдавало себя. Порой я не был уверен даже в самом себе.
— Я не имею понятия о собрании и месте, на котором оно состоялось, — тихо сказал мой странный хозяин. — Тем более, о том, кто этот стрелок. Он действовал не по моему поручению.
— Вам так же мало известно и о жнеце Нотр-Дама, не так ли? — мой тон был ироничнее, чем я сам того хотел, так неуверен я был.
— Вы мне не верите, Арман?
— Кому же я должен верить, если никто не является тем, за кого себя выдает? Если вы подвергаете сомнению и Бога и Сатану!
— Не Бога и Сатану, а только ошибочную веру, которую распространяют священники. Вмешательство неизвестного стрелка означает, что не долго существовать игре только белых и черных.
Я не понял и сказал ему об этом.
— Вспомните о знамени тамплиеров, которое вы видели. Черный и белый его цвета, цвета тьмы и света, — он указал на шахматную игру с раскрашенными белыми и черными фигурами. — Белые борются против черных за солнечный камень, и шахматная доска — улицы Парижа.
— И себя вы считаете белыми игроками, — предположил я. В моем голосе опять проскользнула насмешка. Что-то в глубине меня подталкивало ранить монаха-призрака. — А Фролло — тот, кто движет черными фигурами на доске.
— Последнее вдвойне неправильно. Фролло может быть в одном лице и королем и королевой, так опасны его ходы. Но и он сам фигура на игральной доске. Кто знает, возможно, он даже считает, что относится к белой партии, как и многие из его соратников. Ликвидацией материального они хотят спасти души, и при этом они слепы и не видят, что ими руководит Сатана.
Я измученно застонал:
— Сатана — черный игрок?
— Он управляет ходами, за властной рукой может даже скрываться человеческая личность. К сожалению, вы не могли видеть его лицо, иначе я бы сейчас знал, кто мой главный противник!