В тени охотника 1. Перекрестье дорог
Шрифт:
Нечто подобное я ощущала только раз, когда бродяга с короткой, седеющей уже бородой спросил меня, желаю ли я, чтобы он помог мне ступить на Дорогу. Тогда я согласилась – и жизнь моя, перевернувшись, навсегда отрезала мне путь к родному дому.
И сейчас, похоже, обратного пути уже не будет. Прокатится у меня за спиной тяжеленное железное колесо судьбы ободом, края которого острее лезвия самого лучшего на свете меча. Прокатится – и отрежет мое прошлое, как кусок льняного полотна. Как не вернулась я в рыбацкую хижину на скалистом берегу моря, так и Одинокая Башня перестанет называться моим домом, оставшись далеко позади.
– Я пойду длинным путем, – тихо ответила я. – За сильным защитником. Потому что слабый – это еще одна наблюдающая за мной бездна, которая рано или поздно меня поглотит.
– Да будет так, – серьезно кивнул Раферти, с силой ударяя кривой дорожной палкой о землю и протягивая мне крепкую мозолистую ладонь. – Идем, Арайя. Я выведу тебя на начало выбранной дороги, а уж дальше тебе придется идти самой. Не отводи глаз, девочка, и не оборачивайся назад, если хочешь дойти до конца. Ну, с Хранителем.
Я глубоко вздохнула – и шагнула вперед, вкладывая свою ладонь в непривычно прохладную руку старого бродяги. Он неожиданно тепло улыбнулся, залихватски подмигнул – и шагнул вперед. Не направо и не налево от дорожного указателя – прямо, туда где мгновение назад еще не было никакой дороги – только широкий луг, поросший желтой, прибитой дождями и непогодой к самой земле травой. Но стоило Раферти только сделать шаг вперед, как Дорога – величественная, выложенная серебряными плитами, окутанная густым туманом – появилась под нашими ногами, развернулась, будто бесконечно длинный рулон драгоценной парчи, и скрылась в туманной дымке.
Крепкая, стремительно остывающая, будто на морозе, ладонь, сжимающая мою руку, неожиданно разжалась, и Раферти пошел вперед.
И мир сдвинулся, оставив только серебряный путь, прямой, как стрела, густой молочно-белый туман, и массивную, быстро удаляющуюся фигуру бродяги. Я спохватилась, устремилась следом – и тотчас в лицо мне хлестко ударил холодный северный ветер, несущий колкие льдинки. Он взметнул мои волосы, мгновенно пробрался под одежду, выстуживая, выгоняя живое тепло, но я упрямо шла за Раферти, оскальзываясь на гладкой, как лед, бликующей Дороге.
Шаг, еще один…
Ветер яростно взвыл, швыряя мне в лицо пригоршню колкого снега, и сквозь метель я разглядела, что впереди идет уже не тот Раферти, который вывел меня за руку на эту колдовскую Дорогу, а кто-то другой, величественный, незнакомый, суровый и несгибаемый. Потому как нельзя было спутать его с тем существом в жемчужно-серых, будто запыленных одеждах, что размеренно шло впереди, сжимая в правой руке янтарно-желтый костяной посох, каждый удар которого по серебряной Дороге отзывался болезненным толчком под сердцем.
А ведь это уже было…
Лет семь назад, покинув родной дом у берега далекого моря, я уже шла по этой льдисто-серебряной Дороге, но не было тогда ни зимнего ветра в лицо, так и норовящего оттолкнуть, задержать, заставить повернуть назад. Была лишь холодная ладонь, цепко держащая меня за худенькое запястье, и жемчужно-серый обтрепанный плащ, под полой которого я чувствовала себя в полной безопасности.
А сейчас я шла сама, сражаясь с холодным ветром, скользя по гладким узорчатым плитам и думая лишь о том, как не выпустить из виду величественную фигуру в пепельно-серых одеждах с костяным посохом в бледной руке.
Не отводить взгляд, не поворачивать назад…
…Стук посоха – как размеренные удары сердца в глубокой тишине, обступившей волшебную Дорогу, выложенную серебряными плитами. Такой красоты я никогда не видела, даже в полнолуние, когда луна, поднимаясь над беспокойной водой, порождала перистую мерцающую дорожку на темных волнах. Узоры, выбитые на серебре, постоянно менялись – казалось, они плавно перетекают из одного в другой, странные символы то и дело сменяются понятными рисунками. Солнце, завиток волны, оскаленная волчья морда, дерево с невероятно длинными корнями и раскидистыми ветвями, нож с лезвием, похожим на вытянутый ивовый листок – и вновь непонятные значки, похожие на плетение дорогих заморских кружев. Такие я только раз в жизни видела на какой-то знатной даме, стоявшей у борта корабля, пока тот делал в нашем порту короткую остановку, чтобы пополнить запасы воды…
– Арайя.
Я вздрогнула от голоса, густого и гулкого, пробирающего до глубины души и рокочущего, как камнепад, но помня предостережение, голову не подняла. Нельзя ни поднимать взгляд, ни разговаривать – только идти, куда поведут, слушать и запоминать, если что скажут. Макушкой я чувствовала взгляд – тяжелый, почти осязаемый, пронизывающий насквозь, будто ледяной зимний ветер.
– Дорога – как жизнь. Иногда ты выбираешь ее, иногда она – тебя, но это ты идешь по ней.
Я ждала, что он скажет что-нибудь еще, но так и не дождалась. А потом серебряные плиты неожиданно закончились, и под ногами у меня оказалась самая что ни на есть обычная дорога – хорошо утоптанная, с двумя глубокими колеями от тележных колес, с чахлой пыльной травой на обочине.
– Эй, малая! – голос старого бродяги звучал весело, громко, и совсем не напоминал голос того странного существа, которое вело меня по пути из серебра. – Голову-то подними, гроза собирается, надо укрытие искать.
Предупреждение запоздало – я уже чувствовала душное знойное марево, окутавшееся со всех сторон, слышала глухой, еще далекий рокот грома. Первая капля дождя упала мне на нос, я недовольно пискнула – и тогда Раферти подхватил меня на закорки, велел держаться крепче – и припустил по неровному тракту к чернеющей на фоне еще голубого неба кромке леса, будто в самом деле надеясь обогнать накатывающий грозовой вал…
Я споткнулась и едва не упала. Машинально смахнула липнущие к коже колкие снежинки и уставилась на письмена, ровными строчками покрывающие льдисто-серебряные плиты.